СЕМЕЙНОЕ ЧТЕНИЕ
Рассказы о святом праведном отце Иоанне Кронштадтском
1.
Лет пятьдесят тому назад довелось мне служить с неким Сергеем Петровичем М-вым, сыном Киевского уездного предводителя дворянства. Родители предназначили его к военной карьере, и он был юнкером Киевского военного училища. Как вдруг с ним произошла какая-то драма, разрешить которую, по мнению его товарищей, можно было только кровью. Но поединки были запрещены, юнкерам тем более, и потому остановили на «американской» дуэли. Противники тянули жребий, и вытянувший фатальный билетик обязан был в течение двадцати четырех часов застрелиться.
С. П-чу не посчастливилось, жребий покончить с собой достался ему, и он в тот же вечер, придя домой и воспользовавшись отлучкой отца, пустил себе пулю в грудь, оставив на столе обычную записку с просьбой «в его смерти никого не винить».
Лучшие хирурги Киева все были подняты на ноги; делалось все, чтобы спасти молодую жизнь; но раненый несколько суток был без сознания и, в конце концов, доктора должны были признать свое бессилие и заявить, что надежды на выздоровление нет никакой.
Кто-то посоветовал матери умирающего послать телеграмму о. Иоанну Кронштадтскому с просьбой помолиться о рабе Божием Сергии. Как утопающий за соломинку ухватилась бедная мать за эту последнюю надежду, и в Кронштадт в тот же вечер полетела срочная телеграмма со срочным уплоченным ответом, который не заставил себя долго ждать. Утром пришла коротенькая депеша: «Господь простит. Молюсь. Протоиерей Иоанн Сергиев».
А на рассвете еще до получения ответа, раненый открыл глаза и попросил пить; затем слабым голосом произнес: «а где же священник?». Окружающие подумали, что он хочет священника, чтобы исповедываться и приобщиться. Послали за духовником семьи о. Михаилом. Раненый встретил его довольно недоуменно, но ничего не сказал, исповедывался и принял Св. Тайны. Но лишь священник вышел в соседнюю комнату, как С. П. подозвал мать и сказал ей: «Зачем вы позвали о. Михаила? Я хотел того, что был у меня ночью».
Мать сначала думала, что он бредит. Но, нет: взгляд был чист и голос, хотя слаб, но звучал уверенно. Тогда она совсем растерялась и пошла за советом к о. Михаилу. Тот знал о посланной телеграмме и сразу догадался: «Спросите его, каков из себя был приходивший к нему священник?».
С. П. не задумываясь ответил: «среднего роста, не полный, русые волосы, небольшая бородка, ясные голубые глаза... и такой ласковый, ласковый»...
О. Михаил, который, к слову сказать, был брюнет, высокого роста и довольно тучный, усмехнулся и сказал: «Вот погодите, я вам пришлю карточку о. Иоанна, она у меня есть, покажите ее Сереже».
И, действительно, когда С. П. увидел портрет, то тотчас обрадованно воскликнул: «Ну, да, это он, он! Попросите его еще придти ко мне», и очень был огорчен, когда ему осторожно объяснили, что о. Иоанн «был проездом, но что он обещал молиться о его выздоровлении».
Портрет о. Иоанна С. П. просил разрешения оставить у себя и поставил у своего изголовья. С этого дня выздоровление, к немалому удивлению пользовавших хирургов, быстро пошло вперед.
Познакомился я с Сергеем Петровичем через несколько лет после этого случая. Видел глубокие шрамы от входного отверстия на груди и от выходного на спине, и невольно удивлялся, как он мог выжить от такого ранения. Конечно, о военной карьере ему уже и думать было нечего; вот почему судьба и столкнула нас обоих на одной из далеких окраин Матушки России.
А портрет батюшки о. Иоанна Кронштадтского Сергей Петрович всегда хранил при себе.
2.
Однажды известный в свое время в Петербурге драматический актер Д., любимец публики, вращавшийся в кругах нашей передовой интеллигенции и сам считавший себя «передовым» человеком, не знавшим предрассудков, навестил своего приятеля, тоже актера, и застал его крайне взволнованного. Оказалось, что к хозяевам дома, квартира которых была этажом ниже, приехал батюшка о. Иоанн Кронштадтский — помолиться у постели больной хозяйки дома.
«Ну, так в чем же дело?» — спросил приезжий актер приятеля, «ты-то чего волнуешься?» — «Да, видишь ли», ответил тот: «я получил разрешение спуститься к ним и отстоять молебен». Не хочешь ли пойти со мной вместе? — «Отчего же, с удовольствием, любопытно взглянуть на Кронштадтского священника. Уж очень много о нем говорят, а я не имел случая его повидать».
Пошли. Народу набралось до отказа. Протискаться вперед не удалось, и оба приятеля застряли в передней: но через головы присутствующих было видно, как в третьей комнате от них молился о. Иоанн. Его порывистые движения и властные возгласы производили необычное впечатление на собравшихся. Все истово молились, некоторые женщины плакали.
Во время службы приезжий актер наклонился к приятелю и сказал ему на ухо: «Да, служит он не обыденно, по-своему. Да, только... тоже, наверное, как и мы, грешные, комедию ломает». Приятель сердито от него отмахнулся и зашипел: «Тише... что ты говоришь». Не встретив сочувствия у своего друга, актер замолчал и без дальнейших замечаний простоял до конца.
Отслужив молебен, благословив больную и утешив ее, батюшка направился к выходу. Все подходили к нему под благословение, и каждого он осенял широким крестом.
В передней подошли к нему и оба приятеля-актера. Благословив первого, батюшка поднял руку, чтобы осенить крестным знамением второго, и вдруг остановился. Он посмотрел ему прямо в глаза и громко спросил: «Ну, что же? а комедию-то ты, все таки дослушал?».
Можете себе представить смущение «передового» человека. Он готов был прямо провалиться на месте. Но милый батюшка, видя его стыд и растерянность, сжалился над ним. Он ободряюще потрепал его по плечу и, улыбнувшись промолвил: «Ну, ничего! Господь с тобой! Сердце-то у тебя хорошее».— Что опять было правдой, потому что Д. славился своей добротой.
О. Иоанн Кронштадтский давно уже уехал, а приятели все никак не могли придти в себя.
С тех пор с Д. произошла глубокая перемена. Он стал серьезно относиться к вопросам религии и вскоре сделался верующим человеком.
3.
В ста верстах от Тифлиса, на крутых отрогах Холодных гор, являющихся ответвлением Главного Кавказского хребта, на манер орлиного гнезда, расположился небольшой кахетинский городок, где жила моя семья. В то время Закавказье пересекала лишь одна железнодорожная магистраль от Батума до Баку, и Кахетия была связана с Тифлисом шоссейной дорогой, по которой ездили либо «на перекладных», либо «на долгих», либо в почтовых дилижансах. Последним способом чаще всего пользовался мой отец, когда ему приходилось ездить в нашу «град столицу» по службе или затем, чтобы отвезти нас, детей, в учебные заведения, в которых мы проходили курс. В одну из таких поездок, на промежуточной станции, свободное место в нашем отделении занял священник-грузин. Как водится в дороге, вскоре завязалась беседа, и отец мой осведомился, зачем он едет в Тифлис.
«Да, вот еду повидать батюшку о. Иоанна Кронштадтского. Услышал о его путешествии по Кавказу и узнал, что он пробудет с неделю, а то и более, в Тифлисе. Не могу упустить такого случая вновь повидать моего благодетеля»,— отвечал священник.
Признаться, в те годы я, хотя и слышал, быть может, дома имя о. Иоанна, но по своему малолетству не обращал особого внимания на разговоры старших и теперь, в дороге, впервые с интересом выслушал безхитростный рассказ, поразивший и взволновавший мое детское воображение настолько, что я до сих пор не могу забыть его.
«Несколько лет тому назад»,— рассказывал отцу наш случайный попутчик: «привелось мне поехать в Санкт-Петербург. Сын мой окончил в Тифлисе семинарию одним из первых и в духовную академию не пожелал, а решил держать конкурсный экзамен в Технологический Институт. Захотелось и мне хоть раз в жизни побывать в столице: вот и поехали мы, старый да малый, из нашего медвежьего угла в современный Вавилон. Сначала все было ладно: экзамен сын выдержал, в конкурс попал и был принят в Институт. Я осмотрел все достопримечательности и со спокойным сердцем собирался во свояси: оставалось только внести за правоучение сына и снабдить его соответствующей суммой на обзаведение и прожитие, пока не смогу ему выслать из дому новое подкрепление.
Так, вот, тут-то и начались мои мучения. Жили мы с сыном в скромной комнатке студенческих мебли-рашек в районе Забалканского проспекта. Деньги я держал на дне чемодана, старого, но солидного, с надежным замком. А денег на всю эту историю, включая и мое возвращение к родным пенатам, надо было рублей около пятисот, и берег я их, как зеницу ока. Можете себе представить мое удивление, испуг и горечь, когда, открыв чемодан дней за пять до моего предполагаемого отъезда, денег этих я не нашел. Пропали, из запертого чемодана, пропали... Хозяин меблированных комнат в ужас пришел, сам в полицию заявил, прислугу допрашивал, обыски делали... Все напрасно. Не иначе, как «специалисты» дело это обработали.
А положение мое было отчаянное. В Петербурге знакомых ни души. Доехать до дому не на что, да и сына оставить без гроша в чужом городе тоже нельзя. Бегал в Консисторию, в Святейший Синод, нигде сочувствия не встретил. Да, может быть, и не верили мне... Совсем я пал духом.
Пошел в Казанский собор. Помолился Владычице. Поплакал. Наведался еще раз в Синод. А там чиновник один, дай Бог ему здоровья, и говорит: «Вы, батюшка, напрасно к нам ходите. Ничего вы тут не получите. Вашему делу, если кто поможет, так это только один протоиерей Иоанн Сергиев».— «Какой такой?» — спрашиваю. «Ах, да, вы ведь, не здешний, не слыхали еще о нем»,— отвечает: «Это настоятель Андреевского собора в Кронштадте. Поезжайте к нему, он, наверное, не откажет вам в своей помощи».
Ухватился я за этот совет, как утопающий за соломинку. В тот же вечер поехал в Кронштадт, пошел в собор к ранней обедне. Собор огромный. Народу видимо-невидимо. Стал в уголочке, на сердце кошки скребут. Вышел о. Иоанн на амвон такой благостный, светлый. И в соборе сразу точно светлее стало. Ушел он за Царские врата, смотрю, служка идет и прямо ко мне: «Пожалуйте, батюшка, в алтарь. О. настоятель вас просит». Меня даже в жар бросило. Пришел я в алтарь, о. Иоанн меня встретил, ласково так, и после обычного приветствия просит меня сослужить ему: «Сослужи мне»,— говорит, «отец Ражден». Понимаете, так и говорит, отец Ражден, прямо по имени..., а ведь имя-то такое..., грузинское... в русских-то святцах его не всегда найдешь..., а он сразу, внятно так: «отец Ражден» (Ражден — святой Грузинской церкви, память его 3-го августа). Я чуть сознания не лишился, так это меня поразило. Но, однако, спросить его не решился. Вижу, святой он... Ну, пошел в ризницу, облачился... и служил с ним, и ничего не думал, и о деле своем забыл...
Только потом уже после обедни, когда повел меня батюшка показывать свой странноприимный дом, где он обходил больных, благословлял, ободрял, молился над некоторыми, оделял кое-кого деньгами,— мелькнула у меня мысль: «как же я скажу ему о своем горе?»... и не решался я... да и некогда было, по правде сказать, батюшку-то рвали прямо на части...
Наконец, кончил он обход: собрались мы уходить оттуда, а в передней навстречу нам какой-то грузный мужчина, купец, должно быть, увидел батюшку, навстречу нам, бух ему в ноги: «Спасибо»,— кричит, «отец родной, выздоровела-то дочь моя, выздоровела, все профессора диву дались»... Отец Иоанн его поднимает, а он ему конверт сует: «Вот вам, батюшка, на добрые дела...».
И что-же вы думаете? Батюшка взял, повернулся ко мне, улыбнулся, да и говорит: «Отец Ражден, а это я думаю, вам сейчас нужнее, чем мне», и передает мне тот конверт. А мужчина-то, как закричит «Батюшка, что вы делаете, ведь там пятьсот рублей, я ж на добрые дела»... Отец Иоанн строго посмотрел на него и твердо так говорит: «Ну, да, на добрые дела. А почему-ж ты думаешь, что они даны не на доброе дело?». Мужчина смешался..., а я свое состояние и передать вам не могу... совсем в забвение чувств пришел... Только и очнулся от батюшкиных слов: «Ну, пойдемте ко мне, отец Ражден, чаю напьемся».
«Нет, он — святой», убежденно закончил рассказчик: «Провидец. И по имени назвал... и не о чем не спрашивал... и сумма ровно та, что нужна была... Как же мне было усидеть теперь в деревне и не повидать его еще раз, не поблагодарить? Ведь сын-то мой давно инженер, в Юзовке служит»...
Таков был первый рассказ об отце Иоанне Кронштадтском, слышанный мною в детстве.
4.
О. Иоанн довольно часто посещал купеческое семейство С. на Васильевском острове. В этом же доме жили три молодых человека из учащихся, нередко подтрунивавших над непонятной им популярностью о. Иоанна, собирающего толпу везде, где он только появлялся. Однажды им пришла мысль «посмеяться» над целебной силой молитв Кронштадтского пастыря, и они придумали такой фокус. К-ий, самый бойкий юноша, отправился в семейство С. убедительно просить о. Иоанна, когда он будет у них, заехать к его умирающему товарищу. С-в прикинется тяжко больным, а М-н изобразит плачущего брата у постели умирающего. Сказано — сделано. О. Иоанн выслушал просьбу К-го, посмотрел на него и сказал:
— Я никогда не отказываю в молитве и зайду к вам, но помните, что вы шутите с Богом!..
К-й сконфузился, но все-таки, настаивая на просьбе, уверял, что товарищ при смерти.
— Хорошо, я сейчас буду.
Не прошло и 10 минут, как у дверей квартиры молодых людей раздался звонок. С-в юркнул в постель, покрываясь одеялом, и начал слабо стонать, М-н, опустился на колени у изголовья мнимо-больного, а К-ий бросился отворять двери.
Где ваш больной? — отрывисто спросил пастырь, делая ударение на «ваш».
Пожалуйте, батюшка, пожалуйте,— засуетился К-ий и повел гостя в смежную комнату.
Больной продолжал стонать, а М-н всхлипывал.
О. Иоанн остановился посреди комнаты и глазами искал образ. Иконы в комнате не оказалось. Тогда он опустился на колени посреди комнаты и, перекрестившись, начал молиться...
— Господи, пошли им по вере их...— Аминь!
Отец Иоанн быстро поднялся и, не прощаясь, направился к выходу. К-ий, М-н побежали его провожать до лестницы...
С громким смехом возвратились они в комнату больного.
— Ваня, Ваня, вставай,— отец Иоанн уехал...
— Да вставай же, полно притворяться, ведь он уехал...
Увы! несчастный не притворялся. Он лежал в полном параличе: язык, руки, ноги — все отнялось, и только усиленное моргание глаз показывало, что юноша жив и хочет что-то сказать.
Столбняк ужаса нашел на шутников. Они не понимали, что кругом происходит, и когда пришли в себя, переглянулись и горько заплакали над «живым трупом».
— Ваня, Ваня, над Богом мы хотели смеяться... прости, прости нас...
Послали за докторами. Три опытных врача провели всю ночь у постели больного и констатировали такой паралич, который излечивается годами, если только излечивается.
— Вероятно, страшное горе поразило вашего товарища: вся его нервная система разбита,— говорили врачи.
Молодые люди только рыдали, не решаясь рассказать врачам истину.
С первым же поездом на утро оба шутника поехали в Кронштадт. О. Иоанн не мог их принять до вечера, и когда ему доложили о молодых людях, он выслал им сказать, что ничего для них сделать не в состоянии. М-н и К-ий всю ночь продежурили у серенького домика, и, когда поутру о. Иоанн показался, бросились ему в ноги, умоляя простить их.
Добрый пастырь поднял юношей и велел им идти в церковь. Так, после литургии, он отвел их к иконе св. Николая Чудотворца, и здесь около двух часов длилось наставление. Почтенный пастырь, начал с указания на неприличие их поступка, на то, что они не имеют права шутить с людьми старше их, и затем перешел к изложению евангельского учения.
— Теперь помолимся,— сказал о. Иоанн, когда наставление было кончено.
Нечего и говорить, что молодые люди никогда еще так не молились, как в эту минуту. Св. икона чудотворца казалась им живым ликом сначала грозным, а потом все более и более милосердным.
— Поезжайте с Богом и Его славословите.
У юношей точно гора свалилась с плеч. Они чувствовали непонятную для них радость: душа их ликовала, и все окружающее казалось им в каком-то радужном свете. Товарищи приехали домой к вечеру. Им отворил дверь С-в.
Ваня, ты ли это? Ты здоров! бросились к нему друзья.
Почти здоров. Голова только тяжела и какая-то усталость во всем теле...
Оказалось, что в тот именно час, когда в Кронштадте о. Иоанн молился с юношами у иконы св. Николая чудотворца, С-в приподнялся и постепенно к нему стала возвращаться возможность владеть онемевшими членами. Первая ожила правая рука, и первым движением ее было крестное знамение.
Едва ли надо прибавлять, что молодым людям не приходило уже в голову шутить над вопросами веры и религии.
Усыпальница св. прав. о. Иоанна Кронштадтского.