О Церковной иерархии (продолжение) | Санкт-Петербургские епархиальные ведомости

Святые Отцы Церкви

Св. Дионисий Ареопагит

(продолжение)

Глава III

О ТОМ, ЧТО СОВЕРШАЕТСЯ В СОБРАНИИ

(т. е. в собрании верующих, в Литургии)

Так как мы упомянули уже о таинстве Собрания или Приобщения, то непозволительно было бы, миновав его, воспеть прежде него что-нибудь другое из вещей, касающихся иерархии. Ибо оно, по выражению славного вождя нашего, есть таинство таинств. Его-то прежде всего другого священнописьменно изложив по богодарованному, согласному со словом Божиим и священноначальственному ведению, к его созерцанию подобает нам возноситься помощию богоначального Духа.

С достойным святыни благоговением, рассмотрим, почему общее и для других священноначальственных священнодействий прилагается к этому преимущественно; оно исключительно называется (таинством) Приобщения и Собрания, тогда как каждое священносовершительное действие приводит разделенные наши жизни к единовидному обожению, и, при богообразном сближении различных, дарует общение и единение с Единым? Отвечаем: потому что полное совершенство (христианское), дающее право на участие в других священноначальствен ных символах, есть один из богоначальных и совершительных даров этого (таинства). Ибо едва ли может быть совершено какое-либо из иерархических совершительных священнодействий, прежде чем божественная Евхаристия, во главе того, что совершается по чину каждого (другого священнодействия), не приведет уже просвященного (христианина) к единому и не утвердит совершенно, богопреданным даром совершительных таин, общение его с Богом. Итак, если каждое из иерархических священнодействий, как не завершительное, не совершает окончательно приобщения нашего и соприве- дения к Единому и потому не приводит к полному совершенству, не может быть названо священнодействием совершительным; с другой стороны, верх и глава всякого (из других священнодействий) есть преподаяние просвящаемому богоначальных тайн, - священноначальническая мудрость изобрела для него вполне достойное наименование от самых действий его. Так, и священнодействие богорождения, поскольку оно преподает первоначальный свет и есть начало всякого божественного световодства, то мы, по совершаемому им (действию), отличаем свойственным (ему) наименованием Просвещения. Преподавать совершаемым священный свет есть общее (свойство) всех иерархических (действий), однако оно (таинство Крещения) первое дало мне увидеть свет, и от его-то первоначального света я световожусь к прозрению и в другие святыни. Сказав это, обозрим и рассмотрим по иерархическому чину, во всех подробностях, образ совершения и созерцательную сторону святейшего таинства.

Таинство Собрания или Приобщения

Совершив пред святым жертвенником священную молитву, иерарх, начав каждение с жертвенника, обходит весь круг священного собрания, и потом, возвратившись опять к божественному жертвеннику, начинает священное пение псалмов, вместе со всем церковным клиром, который участвует вместе с ним в пении псаломского славословия. Вслед за тем совершается через церковнослужителей чтение свя-щенных книг; после этого оглашенные и с ними одержимые и кающиеся выводятся из святого храма, где остаются только достойные созерцания и приобщения божественных (таин). А из церковных служителей одни стоят у запертых дверей святилища, другие, исправляют что-нибудь из дела своего чина. Избранные же из священнослужительского чина предлагают, вместе с иереями, на божественный жертвенник священный хлеб и чашу благословения, между тем как все церковное собрание возглашает кафолическое песнопение. При этом божественный иерарх совершает священную молитву и возвещает всем святой мир; и когда все облобызают друг друга, совершается таинственное провозглашение священных помянников. За тем иерарх и иереи умывают водою руки, и иерарх становится у средины божественного жертвенника (престола), а вокруг стоят вместе с иереями только избранные служители. Воздав хвалу святым делам Божиим, иерарх священнодействует божественные (тайны) и в священнопредлежащих символах пред очами поставляет то, чему воздал хвалу; за тем открыв богодейственные дары, сначала сам приступает к священному причастию их, а потом других призывает. Приобщившись и преподав богоначальное причастие, иерарх обращается, наконец, к священному благодарению, возводясь постоянно богоначальным Духом священноначальственно, в чистоте богообразного чина, к святым началам совершаемых (действий) в бла-женных и мысленных созерцаниях.

III

Созерцательная сторона

1. Теперь, возлюбленное чадо, после образов, перейдем, держась (указанного) чина и с достойным святыни благоговением, к богообразной истине первообразов. Заметим для только еще совершаемых, в соответственное их (силам и нуждам) душеводство, что и самая разнообразная и священная совокупность образов не есть для них нечто, не имеющее значения (пользы), хотя открывает только внешнюю сторону (таинства). С одной стороны, священнейшее пение и чтение (богодухновенных) словес преподает им наставление в добродетельной жизни, и еще прежде этого — во всесовершенном очищении от тлетворного зла. С другой, божественное преподаяние одного и того же хлеба и чаши, общее для всех и при мире (всех совершаемое), внушает им, как питающимся единою пищею, единение духа; ведет к священному памятованию божественнейшей вечери — первообраза совершаемых действий, на которой и сам Учредитель священнодействий (Литургий) праведно отлучил того, кто свечерял на священной вечери на преподобно и не в единомыслии с Ним, ясно и вместе боголепно научая, что только приступание к божественным (вещам) с искренним расположением души дарует приступающим общение с подобными им.

2. Итак, оставив эти, как я сказал, прекрасные начертания преддверий неприступного святилища, достаточные для созерцания несовершенных еще, пойдем от действий к причинам и, под световодством Иисуса, прострем взор к нашему священному Собранию и к благолепному созерцанию (вещей) духовных, ясно отражающему блаженную красоту первообразов. А ты, божественное и священное таинство, открыв облекающие тебя в обрядах покровы образов, яви нам себя во свете и мысленные наши очи просвети единовидным и неприкровенным светом!

3. Итак следует уже нам войти внутрь всесвятого, открыв смысл первого из образов, чтобы всмотреться в боговидную красоту его и в духе веры Божией, воззреть на иерарха, исходящего с благоуханием от божественного жертвенника до крайних пределов святилища и потом опять становящагося пред ним для совершения таинства. Так-то превысшее всего богоначальное Блаженство, хотя по божественной благодати и исходит в общение со священными причастниками Его, но не оказывается вне неизменного состояния и непременяемости, свойственной существу Его, а осияет всех богообразных, соразмерно (с возможностию каждого вместить), всесовершенно пребывая в себе самом и нимало не отступая от своего непременяемого тождества.

Равным образом, и божественное таинство Собрания, имея единичное, простое и сосредоточенное в одном начало, хотя и разлагается человеколюбно на разнообразные священные обряды и вмещает в себя всякого рода богоначальные образы, но от них опять единообразно сводится к своему единому началу и возводит к единству священно приступающих к нему.

По сему боговидному образцу и божественный иерарх, хотя и низводит благоволительно к подчиненным ему свое, единое само в себе, священноначальное ведение, пользуясь многообразием священных символов, но тотчас, как неуловимый и неудержимый для низших, без всякой перемены в себе возвращается к своему начальственному служению; совершив мысленный вход к единому в себе, в чистом свете созерцает единовидный смысл совершаемых действий, оканчивая человеколюбивый исход на вторичные (дела служения) боголепнейшим возвращением к первейшим.

4. Священнословие псалмов, существенно связуемое со всеми священноначальственными таинствами, не могло быть отстранено от священноначальственнейшего из всех. Ибо всякая святая и священно- писанная книга изображает или начало и благо- устроение всего сущего, бывшее от Бога, или подзаконную иерархию и общественное устройство, или распределение и занятие народом Божиим наследий, или мудрость священных судей, премудрых царей и богоосвященных иереев, или неколебимое в терпении любомудрие древних мужей при разнообразных и многочисленных искушениях, или мудрые правила деятельности, или то песнопения и боговдохновенные образы божественной любви, то пророческие предречения о будущем, то богомужеские действия Иисуса; то богопреданные и богоподобные подвиги жизни и священное учение учеников Его, то прикровенное и таинственное видение возлюблен- нейшего из учеников и богодухновенного, то премирное богословие Иисусово, способным к обожению, и действует оно совокупно со священными и боговидными возвождениями таинств. Священнописание же божественных песнопений, имея целью восхвалить все Божии слова и дела, прославить священные изречения и священные подвиги божественных мужей, составляет всеобъемлющую песнь и повесть о (делах) божественных, возбуждающую в тех, кто боголепно славословит ее, расположение духа, достойное принятие или преподаяние того или другого священноначальственного таинства.

5. Когда песнословие, обнимающее собою всесвященные (вещи), настроит наши душевные расположения сообразно священнодействию, и единозвучием божественных песнопений, как бы единым и единогласным священным хоровождением, установит единомыслие и в отношении к Богу, и в отношении к нам самим и друг к другу: тогда то, что сокращено и более прикровенно в духовном священнословий псалмов, раскрывается через многочисленные и яснейшие образы и изречения в святых чтениях священнописанных творений. В них, взирающий благолепно, узрит единое вдохновение, так как оно исходило от единого богоначального Духа. Поэтому справедливо, что по чину службы, новый завет проповедуется после древнейшего предания. Этот боголепный порядок, я думаю, ясно внушает, что тот (ветхий завет) говорил о будущих богодействиях Иисусовых, а этот исполнил их; тот — предписывал истину в образах, а этот открыл ее, как она есть. Исполнение в новом завете предсказаний ветхого утвердило истину, а богодействие есть средоточие богословия.

6. Те, кто нисколько не оглашены трубным звуком этих священнодействий, не видят и самих образов, так как бесстыдно отвратились от спасительного озарения богорождения и на слова, к пагубе своей, ответствовали: путей твоих ведети не хощем (Иов. 21, 14). А оглашенным, одержимым демонами и кающимся, хотя правило священной иерархии и дозволяет слушать священнословие псалмов и боголепное чтение священных Писаний, но к последующим за тем священнодействиям и созерцаниям не допускает их, а только совершенные очи совершенных. Ибо боговидная иерархия преисполнена святой правды и по достоинству каждого спасительно распределяет, сообразно состоянию всякого, меру причастия (вещей) божественных, священно даруя его в соразмерности и сообразности со временем.

Итак, оглашенным назначается последний чин, потому что они не вошли в причастие и вовсе не озарены священноначальственным священносовер- шением и не получили боготворного бытия посредством божественного возрождения, а только еще питаются отеческими внушениями и животворным воспитанием приготовляются к началожизненному, светоначальному и блаженному приведению через богорождение.

Подобно тому, как плотские младенцы, если выпадут прежде времени своего рождения несовершенными и еще не образовавшимися, как выкидыши и недоношенные, получат на земле несчастный конец, — не родившись, не живши, не видавши света, и никто бы из людей здравомыслящих, смотря на это явление, не сказал, что эти младенцы вышли на свет потому только, что освободились от мрака чрева (ибо сведущая попечительница телами, врачебная наука, сказала бы, что свет действует только на способных воспринимать его). Подобно сему и мудрейшая наука священного сначала питает их (оглашенных) приготовительною пищею образовательных и животворных словес; а когда доведет до нужного для богорождения совершенства их состояние, дарует им ко спасению в известном порядке причастие в (вещах) световидных и священно- совершительных. В теперешнем же их состоянии (священная наука) отделяет от несовершенных совершенное, в предусмотрительном попечении о благолепии святыни, и о возрождении и жизни оглашаемых по боговидному чину священноначальственных действий.

7. Толпа одержимых демонами — тоже чужда святыни, — но она составляет второй чин по отношению к последнему чину — оглашенных. Ибо не все равно, по моему мнению, что совершенно непосвященный и вовсе непричастный божественных таинств, что приявший некоторое причастие в священнейших священнодействиях, хотя и одержимый вражескими обольщениями и смущениями. Впрочем, и для последних воззрение и причастие всесвященных запрещается, и весьма справедливо. Муж же всецело Божий, достойный причастник божественных, всесовершенными и совершительными действиями обожения возведенный в свойственном ему чине на высоту богообразия, не будет совершать дел плотских, кроме разве того, что необходимо по природе, но и то, когда случится, как бы мимоходом; а пребудет в состоянии крайней для него степени обожения, храмом и вместе последователем богоначального Духа, утверждая подобным подобное: то таковой едва ли когда может быть одержим вражескими мечтаниями и страхами, но посмеется над ними и, когда они будут приступать, одолеет их и отгонит, и скорее получит власть над ними, чем потерпит от них, и не только останется бесстрастным и неизменным в своем состоянии, но и для других явится врачом подобных действий (сатаны). А я, сверх того, думаю, и — даже более — знаю хорошо, что точнейшее разделение иерархическое, знает более одержимых скверною силою, чем те (о которых говорилось выше — бесноватые): это — отступившие от богообразной жизни, сделавшиеся единомысленными и подобонравными губителям — демонам, по крайнему и гибельному для себя безумию, отвращающиеся от истинно сущего, от бессмертного стяжания, от вечного наслаждения, это — жаждущие и с усилием стремящиеся к вещественным и многострастным переменам, к губительным и тлетворным удовольствиям, к непрочному, отнюдь не существующему в том, что для нас чуждо, а только кажущемуся, наслаждению. Эти-то, прежде первых, отлучаются разделяющим (чины верующих) голосом служителя: потому что их нельзя допустить до причастия какой-либо святыни, кроме учения Божия слова, внушающего обращение к лучшему. Ибо, если премирное священнодействие божественных (таинств) сокрывается и от кающихся, и от тех, которые прежде бывали при нем, не допуская несовершенно освященных; но будучи само пречисто, провозглашает: я незримо и неприобщимо даже для тех, кто по чему-либо несовершенны и изнемогают к последней степени благообразия; то тем более толпа одержимых страстями должна считаться чуждою святыни и отчужденною от всякого воззрения на священные (вещи) и причастия их.

Когда непосвященные в таинства, и вместе с ними отпадшие от священной жизни, а вслед за ними те, кои подвержены, по причине слабости духа, вражеским страхованиям и мечтаниям, как недостигшие, посредством напряженного и неослабного стремле ния к (вещам) божественным твердости и крепости богообразного состояния, — далее вместе с этими те, которые, хотя отступили от жизни противной, но еще не очистились от призраков ее, силою, навыком, божественною и чистою любовию, а также не вполне сделавшиеся единовидными и, сказав словами закона, не вполне безукоризненные и непорочные, — когда все они будут вне храма и превышающего их священнодействия.

Тогда всеосвященные священносовершители и любосозерцатели всесвященных (действий), священнолепно приникая к святейшему таинству, песнословят всеобщим песнословием благодетельное и благоподательное Начало, которым открыты для нас спасительные таинства, священносовершаю- щие священное обожение приступающих к ним.

Песнь эту одни называют хвалебною песнею, другие символом веры, иные же, как я думаю, богоприличные— священноначальственным благодарением, так как она объемлет нисходящие к нам от Бога священные дары; ибо мне кажется, что во всех воспеваемых в гимнах делах Божиих было промышление о нас, — благообразно установившее существо и жизнь нашу.

По подобию началообразных красот (промышление Божие) сообщило нам вид богообразия, утвердило нас в причастии божественнейшего порядка и высоты, а с другой стороны, проникло в происшедшее с нами от невнимания лишение божественных даров, чтобы уготованными благами воззвать нас к прежнему (состоянию), и через всесовершенное восприятие того, что нам принадлежало, благоустроить совершеннейшее сообщение своих (даров), и через это даровать нам общение с Богом и причастие божественного.

8. Когда, таким образом, священно воспето богоначальное человеколюбие, предлагается покровенный божественный хлеб и чаша благословения; священнодействуется божественное лобзание и таинственное и премирное провозглашение священнописьменных памятников. Ибо невозможно, чтобы к Единому вместе приводимы были и соединялись с Ним люди, разделенные между собой. Если бы мы, будучи озарены созерцанием и познанием Единого, были собраны во едино в единородном и божественном собрании: то не допустили бы себя впасть в похотения, из которых образуются земные и страстные, сообразные только с (падшим) естеством, вражды. Такую-то, мне кажется, единовидную и безраздельную жизнь устанавливает священнодействие мира, утверждая связь подобного с подобным, отдаляя от разделяющихся между собою, божественные и единовидные созерцания.

9. Провозглашением после мира священных помянников проповедуется праведно пожившие и достигшие неизменного совершенства добродетельной жизни, с одной стороны, нас возбуждая и руководствуя, через уподобление им, к блаженнейшему состоянию и богообразной кончине, а с другой, возвещая о них, как о живых, или, как говорит богословие, не умерших, но представившихся через смерть к божественнейшей жизни.

Заметь при этом, что они вносятся в священные помянники не потому, что Божия память по-человечески обнаруживалась бы при напоминании, но как боголепно сказал бы кто-нибудь, что от Бога прославлены и непреложно ведомы (Ему) достигшие совершенства в богообразия. Ибо позна, говорит слово Божие, сущия своя (2 Тим. 2, 19), и: честна пред Господом смерть преподобных Его (Пс. 115, 6), — смерть преподобных — сказано вместо: совершенство в праведности.

Обрати священнолепно внимание и на то, что тотчас, в след за предложением на божественном жертвеннике досточестных символов, через которые изображается и восприемлется Христос, является епископ святых, напоминая о нераздельном сопряжении их с Ним в премирном и священном единении с Ним.

10. Когда все это священно-совершено по сказанному чиноприложению, иерарх, став пред святейшими символами, умывает, с честным ликом (причтом) иереев, водою руки. Измовенный, как говорит слово Божие, не требует (Ин. 13, 10) никакого другого омовения, кроме омовения краев или конечностей. При этом конечном очищении, благовидно исходя ко вторичным (делам служения) во всечистом состоянии богообразия, он (иерарх) пребудет неудержим и свободен, как совершенно единовидный, к единому обращаясь в неизменном виде, дабы совершить обращение нескверное и непорочное, как хранящий полноту и цельность богообразия.

На это, как сказали мы, указывала священная умывальница в подзаконной иерархии; а ныне очищение рук иерарха и иереев. Ибо приступающему к священнейшему священнодействию нужно очищать самые последние помыслы души, и приступать в посильном уподоблении ему: в таком только случае они озарятся яснейшими богоявлениями, потому что премирные светосияния пропускают полнейшие и яснейшие лучи свои в подобовидные им зерцалы.

Омовение иерархом и иереями краев или конечностей (рук) совершается пред святейшими символами, как бы перед Христом, видящим все сокровеннейшие помышления наши, и в знак того, что совершается очищение крайнейшее, под всепроницающим испытыванием Его и по праведнейшему и неподкупному суду.

Таким образом, иерарх приступает к божественным (тайнам) и, воспев в гимнах святые дела Божии, священнодействует божественнейшее и то, что воспевает, изводит пред очи.

11. О каких делах Божиих, по отношению к нам, говорим мы, — будет изложено вслед за этим, сколько окажется возможным: потому что у меня не достаточно сил ни воспеть все, ни совершенно ясно что-либо познать и тайноводствовать других. А о тех, какие воспеваются и священнодействуются, по руководству слова Божия, богоосвященными иерархами, скажем, сколько нам доступно, призвав священнодействует божественнейшее и то, что воспевает, изводит пред очи.

Человеческое естество, вначале несмысленно отпадшее от божественных благ, постигло многострастнейшую жизнь и конец тлетворной смерти. Естественно было, чтобы пагубное отступление от истинной Благости и преступление священного райского законоположения, противное божественным благам, — предало (грешника), — который по собственному склонению воли и враждебному, обольстительному искушению от противника, восстал на животворное иго. Отсюда место вечности плачевно заменила смерть, а получившее начало свое в тленном рождении (естество человеческое) праведно приведено к соответственному с началом концу. Своевольно отпадши, притом, от божественной и горе-возводительной жизни, оно ниспало в противоположную крайность — многострастнейшее изменение. Заблудившись, сверх того, и уклонившись от правого пути к истинно сущему Богу, подчинив себя губительным и злотворным силам, (человек) не приметил, что служит не богам и не существам, благорасположенным к нему, но врагам. А те, по своей безжалостности, беспощадно истощали его, и он плачевно подвергся опасности потери бытия и погибели. Но беспредельнейшее человеколюбие богоначальной Благости благоволительно не отложило самодейственного промышления о нас и, соделавшись истинно-причастным всего нашего, кроме греха, соединившись с уничижением нашим, при этом сохранив свои свойства неслитными и неизменными, даровало нам, как подобородным, общение с собою и явило (нас) причастниками своих благ.

Власть же над нами отступнической силы, как свидетельствует сокровенное предание, разрушило (человеколюбие Божие) не силою, как превозмогающее, но по таинственно преданному нам слову, в суде и истине (Иер. 4, 2). Состояние же наше оно благодетельно переменило на совершенно противоположное: мрак ума нашего наполнило изобилующим и божественным светом, а безобразие украсило богообразными красотами. Также и жилище (души — тело), бывшее во всесовершенном состоянии, когда еще не пало существо наше, оно освободило от отвратительных страстей и пагубных скверн, показав нам премирный путь к горнему и порядок жизни в священном, по мере возможности, уподоблении ему.

12. Как бы иначе могло быть у нас богоподра- жание, если бы, посредством священноначальных священнословий и священнодействий, не обновлялась в нас всегда память о святейших делах Божиих? Итак, мы совершаем это, как говорит слово Божие, в Его воспоминание (Лк. 22, 19). Поэтому божественный иерарх, став пред божественным жертвенником, воспевает упомянутые богодействия божественного промышления о нас Иисуса, которые совершил Он во спасение рода нашего, как учит слово Божие, по благоволению всесвятейшего Отца, во Святом Духе.

Воспевши же и приникнув мысленными очами к досточестному созерцанию их, он приступает к символическому их священнодействию по богопреданному чину: после хвалебной песни о святых делах Божиих, он, предварительно с благоговением оправдывает свое дерзновение в приближении к превышающему его священнодействию, взывает к Нему (Христу), — «Ты рекл еси: сие творите в мое воспоминание». Потом, испросив себе быть достойным сего богоподражательного священнодействия и, по подобию самого Христа, совершить божественные (тайны) и вполне свято преподать (дары), священнолепно причастив желающих, он (далее) священнодействует божественное, под священно предлежащими символами изводя пред очи то, что воспевал.

Именно, открывши покровенный и нераздельный хлеб и раздробивши его на многие (части) и единую чашу разделивши всем, он таинственно распространяет и устраняет единение, и таким образом совершает всесвятейшее священнодействие. Единое, простое и сокровенное (естество) Иисуса, богоначаль- нейшего Слова, вочеловечившееся ради нас по благости и человеколюбию, неизменно, снизошло к сложению и видению (нашему) и благотворно совершило единотворное причастие наше к Нему. Соединив низкое в нас со своим божественным до последних пределов, дабы и мы, уровнявшись нескверной и божественной жизни, согласовались с Ним, как члены с телом и чтобы, будучи умерщвленными пагубными страстями, не соделались несочлененными, неприлепленными и не соживущими с Его божественными и здравыми членами. Ибо если мы стремимся к общению с Ним, нам нужно взирать на Его божественную жизнь во плоти. Уподобляясь ее святом отчуждению от грехов, восходить к богообразной и нескверной жизни,— под этим только условием Он дарует нам, сообразно (с нашим состоянием), общение с подобным.

13. Все это внушает иерарх священными действиями, — с одной стороны, износя наружу покро- венные дары, с другой — разделяя единый состав их на многие (части) и, через преискреннейшее соединение разделяемых (даров) с теми, что их воспринимает, соделывая причащающихся общни- ками их. В этих действиях, доступно для чувств, он изображает, как бы в образах, духовную жизнь нашу, поставляя пред очи Иисуса Христа.

Сокровенный по Божеству, во всесовершенном и неслитном вочеловечении ради нас человеколюбно приявший наш образ, и к нашему раздельному бытию из единства по естеству непреложно исшедший и, по сему благотворному человеколюбию, призывающий род человеческий к причастию Его и благ Его, если только мы войдем в единение с Его божественной жизнью, через посильное с нашей стороны уподобление ей, и через это сделаемся истинными причастниками Божьими и (вещей) божественных.

14. Причастившись и преподав богоначальное общение, (иерарх) оканчивает (священнодействие) священным благодарением, вместе со всем свясобра- нием церковным. Причащение же (его самого) предваряет преподаяние (даров другим), и принятия им таинств совершается прежде таинственного разделения (народу): потому что таков вселенский чин и порядок, чтобы прежде приобщился священноначальствующий и преисполнился (даров), которые через него должны быть боголепно преподаны другим.

Потому-то те, кои дерзновенно пользуются учительством богоучрежденным, прежде сообразного с учением поведения и образа жизни, чужды святыни и совершенно отдалены от священного законоположения. Ибо как при солнечных лучах, прежде наполняются истекающим сиянием тончайшие и прозрачнейшие вещи, а потом они (в свою очередь) весь изливающийся на них свет солнцевидно переливают на другие, стоящие за ними, так и в вещах божественных никак да не дерзнет руководить другими тот, кто не соделался богообразнейшим по всему своему состоянию и не поставлен в начальника божественным дохновением и избранием.

15. За тем весь чин иереев, священноначально сошедшийся и приобщившийся божественных (тайн), оканчивает священным благодарением, сообразно со своим положением познавши и воспевши дары богодействий. А не причастные и чуждые ведению божественных (даров) не допускаются и к благодарению, хотя божественные дары эти по своему существу и достойны того, чтобы благодарить за них. Но, как я сказал, те, которые по склонности к худшему, не восхотели даже воззреть когда- либо на божественные дары, пусть остаются неблагодарными к беспредельным дарам Божиих дел.

Вкусите, говорит Писание, и видите (Пс. 33, 9): тот, кто озарен священным наставлением в божественных (тайнах), уразумеет многоплодные их дары и, в причащении всесвященно взирая на божественную высоту и величие их, благодарно воспоет пренебесные благодеяния Богоначалия.

ТОЛКОВАНИЕ ГЕОРГИЯ ПАХИМЕРА

Так как мы упомянули об этом таинстве, т. е. таинстве Собрания (его называют св. Отец и таинством Приобщения, потому что тогда все достойные бывают причастниками таин): то неприлично было бы мне миновать его и прежде него воспеть другое из таинств (потому что и славный Иерофей называет его таинством таинств), и нужно, прежде других изложив его священнописьменно, т. е. посредством священного описания того, что открыто совершается в нем, возвыситься потом к созерцанию каждого в отдельности (заключающегося в нем действия). И прежде всего исследуем то, почему общее ему с другими таинствами оно усвояет только себе и одно собственно называется Причащением и Собранием, тогда как всякое совершение, — скажешь ли о (таинстве) Крещения, или о таинстве посвящений иерархических, — тоже может собирать и вводить в общение и единение. Ибо всякое таинство дарует это приступающим к нему, хотя бы, например, сказать — Крещение: и это таинство разделенную жизнь человека, т. е. мирскую и раздробляющуюся на многочисленные (стороны) сводит к единовидному обожению, а потому и его можно бы назвать Собранием; с другой стороны, чрез такое совокупление различных и мирских движений, оно дарует общение с единым, т. е. с Богом, почему не несправедливо можно бы его назвать и Причащением. Итак, почему же предлежащее таинство себе собственно усвояет такие названия? Отвечаем, что завершение тех таинств есть один из даров этого: потому что никакое из священноначальственных таинств не может быть совершено, если божественнейшая, (т. е. божественнейшая из таинств) Евхаристия не священносовершит соединения с единым, т. е. с Богом (что и есть самое главнейшее во всем), что совершается над каждым из приступающих к тайнам. Итак, если каждое из священнодействий в отдельности от св. таин, не вполне совершенно и строго не может ни называться совершением, ни совершать приобщения и совокупления с единым: то, по справедливости, одному этому и дается наименование Собрания. Под Собранием же нужно разуметь не (собрание) народа, как некоторые ныне принимают это слово, но приведение и приобщение к Богу. Тоже самое всякий найдет и в отношении к таинству божественного Крещения: ибо, хотя просвещают и другие таинства, однако название Просвещения собственно усвоено ему только, так как оно есть начало всех божественных световождений, и если бы над кем не было совершено божественного Крещения, и он но сподобился просвещения им, тот не мог бы принять участия ни в каком другом просвещении. Сказав это, обозрим теперь священнодействие этого таинства, т. е. как совершается таинство Собрания, а потом исследуем, что относится к его созерцанию.

II. Таинство собрания

Иерарх, совершивши пред самым жертвенником священную молитву (я думаю, это молитва благословения) и от него начав каждение, обходит вокруг всего храма; потом, возвратившись опять к божественному жертвеннику, предначинает вместе с другими псалмопение. Вслед за этим совершается чрез чтецов (потому что церковнослужителями св. Отец называет их) чтение божественных Писаний: Пророчеств, Апостола, божественного Евангелия. После сего отлучаются оглашенные, прежде их — одержимые, т. е. бесноватые и кающиеся; остаются только достойные. Из церковнослужителей же, — я говорю об иподиаконах, — одни охраняют двери, а другие делают что-нибудь другое; избранные же, т. е. диаконы, вместе с иереями, предлагают на божественный жертвенник хлеб и чашу благословения, и потом провозглашается кафолическое песнословие: потому что и тогда имели некоторый образец и общее начертание веры. При этом иерарх, совершив молитву, возвещает мир, т. е. мир всем; и как только совершает лобзание, читаются помянники. По омовении (рук), иерарх, стоя в средине и имея стоящими вокруг себя и тех избранных служителей, воздав хвалу Богу, священнодействует божественнейшие (тайны) и изводит пред очи то, что воспевает, ясно внушая, что это — символы Христа, (сообразно с тем, как) Он сам, по вечери прием хлеб, и так далее, и (Апостолам своим завещал): сие творите в Мое воспоминание (Лк. 22, 19). Затем показывает или подъемлет горе всесвятые дары, после молитв уже откровенные, между тем как они остаются покровенными до времени причастия. После сего причащается сам он и обращается к другим. Причастившись же и причастивши, он оканчивает (священнодействие) благодарением. И толпа взирает только на божественные символы, так как не может рассуждать о чем-либо высшем; а сам иерарх возводится к тем первообразам — к самому честному телу и крови Господней, веруя, что предлежащие (символы) предложены в них (в истинное тело и истинную кровь) святым и вседействующим Духом.

III. Созерцательная сторона

1. Переходя к созерцанию совершающегося в таинстве Собрания, (св. Отец) делает тоже, что сделал по отношению к таинству Просвещения, предложив для несовершенных — еще душеводство в доступном для чувств разнообразии обрядов; тоже и здесь делает для сообразного с состоянием еще только совершаемых, но несовершенных, душевод- ства, т. е. душеводства, соответствующего свойствам их состояния. Говорит о разнообразии и совокупности в отношении именно к обрядам. Ибо, как созерцание просто и единично, а обряды собственно составляют разнообразие и совокупность: потому что останавливающиеся на обрядах не имеют единичного и простого ведения, но один так возводит, другой иначе передает иносказание, как кто хочет. С другой стороны, есть некоторые, кои, будучи предоставлены обрядам, воспринимают при посредстве их то, что выше их самих, и неправильное составляют понятие и, по причине такой неверности мыслей, разделяются и разногласят. Итак, в этом месте Отец говорит, что и сама разнообразная совокупность обрядов не невразумительна для совершаемых, хотя на них смотрят они с чувственной только (стороны). Так, чтения Писаний, хотя и не могут возводить к совершенству (сами по себе), но руководят к добродетельной жизни и к очищению от зла. Общее же причащение одного и того же хлеба и чаши установляет единодушие: потому что оно есть сотрапезничество и единопитание, — и приводит к воспоминанию Господней вечери, которую (св. Отец) и называет первосимволом, как бы первоприобщением. Ибо символом (по-гречески, σύμβολον) называется пир, и (пир), устрояемый на общий счет, называется отсюда вечерею; отсюда символ — то, что дается (для пира), и не имеющий символа — это не приносящий пользы. Почему и сам Творец символов (т. е. общения, или того, что слагается на общее дело (потому что и слагаемое есть творение Божие), весьма справедливо отлучает и отделяет неправедно свечерявшего Иуду. И его приобщил Он таинственного хлеба и чаши, но тайны преподал одним только ученикам, после того, как тот ушел с вечери: потому что Иуда был недостоин их. Почему же Он отлучил от божественных таин Иуду, хотя и свечерявшего? - Всячески научая, что не довольно только телом соприступать и совечерять (потому что это не похоже на общение), но (нужно) соприсутствовать душею. Ибо истинное приступание — приступание по собственной воле и с сознанием, т. е. от всей души: такое состояние и приступание с верою от души приводит к истинному общению; а этого-то и не было тогда у Иуды, хотя телесно он и соприсутствовал и свечерял.

2. Но это, как сказал я, сказано более чувственным образом, для несовершенных еще и не способных вознестись отсюда на высоту созерцания, для руководства душам их и приличного им наставления. Мы же, оставив преддверие, войдем внутрь созерцания, — от действий к причинам, т. е. от совершающегося видимо к невидимому и таинственному, которое и есть причина и первообраз чувственного. Действием же называется то, что извне имеет причину такого или другого образа существования. Причинами же называет он цели и то, для чего, взирая на них, мы совершаем, и притом ради их, эти действия.— Но,— божественнейшее и священное таинство!— он обращается к нему, как к одушевленному; и это справедливо, так как и великий богослов Григорий взывает: «о пасха, великая и священная!» — потому что пасха наша и это священное таинство есть сам Господь наш Иисус Христос, к которому св. Отец обращает слово, дабы открыл покровы и исполнил (ум) единовидным светом.

3. Итак, поелику мы вошли внутрь, то нужно обнажить самый первый из образов. Образами же называет он изображения (вещей) таинственных, как подробнее рассуждали мы в книге «об именах Божиих». Первым из них назвал он таинство Собрания, которого смысл, или то, что обнаруживается посредством созерцания, он обещает открыть. Итак, поелику епископ есть образ Бога, то посмотрим, как начинает он кадить от жертвенника до крайних пределов (храма), и опять возвращается к жертвеннику Божию. Благость Божия исходит от самой себя на все, о чем промышляет, но не бывает, по причине этого, вне своего неизменного по существу бытия, которое изображает неприступный алтарь, куда возвращается епископ. Такой же образ носит и таинство Собрания: потому что образ возвождения в этом случае двоякий. Первый таков: хотя божественное таинство Собрания имеет единичное, простое и сосредоточенное начало, но раздробляется в священном разнообразии обрядов, а от них опять единообразно сводится к собственному единству и объединяет священно приступающих к нему. А другой образ (таков): хотя божественный иерарх употребляет символы и от единичного знания переходит к многообразию ради попечения о подчиненных; но, отнюдь не задерживаясь разнообразием обрядов и не приобщаясь к худшему, возвращается к собственному начальствованию и, совершив мысленный вход к единому, разумно рассматривает единовидные значения совершающегося, полагая пределом исхождении к низшему обращение к высшему.

4. Здесь объясняет он, что значит согласное псалмопение. Заметь (слово) «существенно», к которому прибавил он еще и: «почти», — потому что они (т. е. псалмопение и таинства) не по существу соединяются одно с другими; но потому, что направляются к одной цели, т. е. ко спасению людей. Он сказал: «существенно», и тотчас прибавил: «почти», устраняя от своего выражения противоречие. Ниже говорит он (5 глав.): «единое вдохновение», т. е. единое согласие, что означает одну цель всего. Итак, каким образом священное псалмопение могло быть отделено от таинств и не быть тесно соединено с ними, когда все направлено к одной цели и каждое ведет в своей мере к одному спасению? — Обрати внимание на упоминание о книгах ветхого (Завета) как бы в сокращении. Таким образом книга о начале (вещей) от сотворения есть книга Бытия; о подзаконной иерархии — Левит и Второзакония; о распределении наследий — книга Числ, Царств, также книга Судей. Древними же мужами называет он Моисея, Иисуса, Илию и прочих; а божественными песнопениями именует он Псалтирь, изображениями (божественной любви) — Песнь Песней, где изображается Христос женихом, а невестою Церковь. Предречения о будущем — это книги пророческие. Затем приводит он (книги) нового (Завета),— человеческие богодействия Иисуса, которые он, будучи Богом, совершал, когда жил во плоти; Деяния и наставления учеников, потому что он говорит и о том, что они сделали, и о том, чему учили. Таинственным же созерцанием, я думаю, называет он Апокалипсис божественного Иоанна и Евангелиста; а премирным богословием — его Евангелие.

5. Священнословие соединило все это с святыми священнодействиями: потому что ничто не совершается в совершенном молчании, но — при посредстве божественных песней и псалмов. Итак цель псалмов — воспевать Бога и близких к Богу мужей, потому что они (псалмы) имеют свойство повествования и описания; и эта книга, говорит, необходимо употребляется во всех иерархических священнодействиях, так как в поющих псалмы возбуждает постоянную память того, о чем поется, и сообразно с тем настраивает душевные наши расположения к тем таинствам, которые будут совершены немного спустя. Возьми также во внимание и согласие псалмопения в научении единомыслию с Богом, с другими и с самими собою. Итак, когда это будет совершено, и песнословие хорошо настроит наши души и приведет к единомыслию: тогда оно (священнодействие) посредством как-бы единогласного хоровождения, невыразимое наше мысленное псалмопение, (которое он называет и собранным и сокровенным, — собранным, как мысленное и единичное, а сокровенным, как невидимое и душевное) раскроет в многочисленных образах (потому что псалмопения — такой образ, а чтения — другой). Тоже песнословие продолжается и в чтениях. Разумно взирающий узрит в этих чтениях, как все расположено прекрасно и должным образом и по вдохновению и возбуждению живоначального Духа. Ибо читаются прежде (книги) ветхого Завета, а потом таким же образом — нового: поелику тот говорит о том, что касалось Христа, а сей привел это в исполнение; тот начертал образы, а этот ясно показал истину; тот можно бы назвать богословием, а новый — богодействием, потому что явил Бога во плоти.

6. Стоящие совершенно вне звука духовных труб — этих священных чтений, не видят даже и образов: потому что совершенно смежили очи для света спасения, и звавшему их Богу не покорились и ответствовали: путей твоих ведети не хощем (Иов. 21, 14). Трубы же упоминает он, или имея в виду духовную брань верных, которую ведут они с противником, или воспоминая собрание народа на Синае и тамошний порядок распределения (колен израильских) по достоинству, потому что и последние между ними слышали гласы и трубы.— Трем же чинам этим — чину оглашенных, одержимых духами и кающихся священный устав позволяет слушать чтение, но отстраняет их от следующих тайнодействий. Даже порядок, в каком стоят они, учрежден по справедливости: последнее место назначено оглашенным, как непосвященным и даже еще не имеющим совершенного от рождения Божия. Ибо, как в (круге дел) плотских бывает, что о рожденных преждевременно и выкидышах едва ли кто скажет, что они произошли на свет, так как они несовершенными выпали из матернего чрева (потому что естествоиспытатель и врач скажут, что на них свет не будет действовать, потому что он действует на то только, что способно принимать свет); так бывает и в (делах) духовных: оглашенные еще образуются Писаниями и совершен- наго образования не получили, а будут совершенны тогда, когда возродятся божественным Крещением; тогда же, поелику они способны станут принимать свет, воссияет им свет божественных таинств. А теперь они отделяются силою власти иерархической, которая печется и о благолепии святыни, чтобы она не была обнаруживаема пред кем ни попало, и о самих даже оглашенных, которые в свое время имеют в возрождении чрез Крещение получить жизнь по Духу и божественное просвещение. Итак, место оглашенных — последнее.

7. (Место) одержимых духами — второе и ближайшее, т. е. высшее: ибо, хотя оно и второе в отношении к оглашенным, но — в восходящем порядке: потому что эти удостоены были таинств и не суть непосвященные, как те, хотя божественное приобщение не дозволяется и обладаемым плотскими пожеланиями, или страстями и возмущениями сладострастными; и св. Отец утверждает, что чин этот правильно поставлен, доказывая это от противного. Если, говорит, правда то, что человек Божий не будет делать ничего плотского, кроме удовлетворения крайним естественным нуждам, как то: есть, пить, спать, — да и то мимоходом, — но будет храмом Духа и последователем Его во всем: то очевидно, что таковой, как соединенный с Богом, не будет одержим нечистым духом, и еще посмеется ему и одолеет его, изгонит и скорее получит власть (над ним), чем потерпит от него; да еще явится духовным врачом и для других. Сверх того, я весьма хорошо знаю, что точное распределение всех иерархических чинов считает за более одержимых (демонами) людей распутных, чем бесноватых: потому что они, для постыдного удовольствия и непостоянного, в чуждом (для нас — грехе) не находящегося, а только кажущегося наслаждения, расточили истинно существующие (блага). Чуждым же называет он то, что (относится) к миру, так как оно не есть ничья частная собственность, но переходит от одних к другим, или — так как в нем собственно наше пребывание, но мы имеем цель в другой жизни, для которой и рождены. Потому-то такие еще справедливее одержимых духами отлучены от общения: им неприлично иметь участие в какой-либо другой святыне, кроме чтения Писаний, с целью — при помощи их обратиться к тому, от чего ниспали. Все это св. Отец говорит об одержимых страстями и еще пребывающих без покаяния, потому что приводимое им доказательство взято от большего. Ибо он говорит: если священнодействие божественных (таин) удаляет даже находящихся в состоянии покаяния, не допуская их, как не вполне освященных, но провозглашая: «я незримо и несообщимо для всех, не вполне достойных общения», то тем более отстранены будут от него еще не покаявшиеся. Когда будут вне божественного храма и непосвященные оглашенные, и одержимые страстями, как отступники от божественной жизни; а вместе с ними и отягощаемые духами, неся также наказание и не имея извинения тем, что они страдают непроизвольно (потому что они сами предали себя нечистым духам, не стяжав стремления к божественному и крепости духа); потом с этими кающиеся в собственных заблуждениях и отставшие от противной жизни, но еще не совершенно очистившиеся; а после них те, кои не могут считаться совершенно не запятнанными и беспорочными, как овча, которое в подзаконной вере искалось для жертвы (я думаю, он говорит о не имеющих священного сана: потому что и они, хотя стоят не где-нибудь вне, но, стоя вне алтаря, отдалены от священного воззрения распростертыми по средине завесами): тогда всеосвященные любосозерцатели, взирая (на таинство), воспевают всеобщее песнословие, — (всеобщее) или в том смысле, что оно всеми поется, или в том, что воспевается в виде благодарения всеобщего (за все). Песнь эту одни называют песнословием, а другие символом веры, иные же, божественные, называют священноначальным благодарением (Евхаристиею), так как она объемлет все благодарение за все благодеяния (Божии) над нами (она объемлет приходящие к нам от Бога священные дары); и хорошо названо это слово благодарением о всем, потому что все совершено для нашего спасения. И во-первых, мы получили от благого Бога бытие и первообразными красотами образовались для богоподобия (первообразами же называет он то, что усматривается в божественном естестве и причастие чего даровал Бог людям.

по мере их приемлемости) и в раю мы удостоены божественнейшего к этому возвождения. Потом, поелику мы по беспечности лишились тех благ, Он благоволил уготованными благами воззвать нас в прежнее (состояние). Уготованными же благами называет он то, что мы, будучи грешниками, благоукрашены и спасены благодатию, и (Спаситель), чрез всесовершенное восприятие (нашего естества),— чрез совершенное, говорю, вочеловечение, благодетельно даровал нам причастие в собственном. Так говорит и великий Григорий: «принял худшее, чтобы дать лучшее».

8. Заметь, что св. Отец вкратце изложил в этом все священное песнословие, которым воздав хвалу человеколюбию Божию при покровенных дарах, совершает лобзание и чтение помянников. Лобзание (означает), что разделенные чем-нибудь или сами с собою, или друг с другом, должны посредством св. причастия соединиться в то единое состояние. Единение с другими знаменуется лобзанием. А с собою — как? — И каждый, т. е., входит в единение с самим собою и обращается к одному стремлению, именно единодушием с собратом. Ибо, если кто не приведет себя к единому, чтобы иметь одинаковое известное стремление: то никогда и не будет к нему (единому) стремиться. А это делается (для того), что неприлично соединившимся в одно собрание внутри священного алтаря распадаться опять на раздельные пожелания, из которых вообще образуются страстные вражды против близкого к нам по природе. Подобными же называет их именно, как (вражды) людей с людьми. «Против ближнего к нам по природе», — т. е. против блага: потому что всякое человеческое благо естественно, как зло — неестественно. Или подобным (называет) человека той же самой природы, или ближнего.

9. Итак лобзание предписывает эту единовидную жизнь, утверждая связь подобного с подобным и отделяя божественное и единовидное от частного и человеческого. Таким-то образом и для того-то (бывает) лобзание; а чтение помянников проповедует о праведно поживших, и не (это только), но и возбуждает живых к ревности уподобляться им: потому что святых мы почитаем, не как умерших, но как живущих лучшею и вечною жизнию. Он заимствует это из Соломона, который говорит: праведницы во веки живут (Прем. 5, 15), и из священных Евангелий: веруяй в Мя, аще и умрет, оживет (Ин. 11, 25). И мы не только воспоминаем праведных, но и предаем их памятованию Божию. После этого говорит он о том, как совершается божественное воспоминание: то, что говорится у Пророков: помяни пред Господом, не так нужно понимать, что будто память Божия обновляется в представлении воспоминаемого, как бывает с мысленными (существами), связанными плотию, т. е. с нами; но памятованием Божиим справедливо можно бы назвать ведение Божие, по которому Он знает совершенных, делающихся в Нем боговидными чрез добродетельную жизнь и сподобившихся незабвенного о себе ведения, как свидетельствуют и предложенные божественные слова: честна пред Господом смерть преподобных (Пс. 115, 6), — не как просто смерть и разлучение души от тела, но — потому, что божественные мужи совершаются в праведности, как и узы мы называем досточестными не потому, что они сами по себе имеют досточестность, но что возложены за благочестие на проповедника благочестия. И на эту нераздельность святых в единении со Христом указывает то, что, по возложении честных даров, тотчас бывает провозглашение имен.

10. По совершении этого, иерарх, став пред священными символами, умывает руки, а с ним и все иереи. Чтение словосостава (этого) надобно делать с перестановкою слов: что измовенный не нуждается в омовении других частей, кроме краев и конечностей, чрез каковое омовение став в чистое состояние, он сделает нескверное обращение к Богу, — на это указывает священная, упоминаемая в законе, умывальница и теперешнее умовение рук: потому что «указывает» — тоже, что значит. Ибо, как закон имел умывальницу, так и здесь бывает умовение рук. Святой же представляет умовение именно рук, потому что в этом совершается крайнейшее очищение конечностей, так как конечности и края тела суть руки. А потому он и говорит: «и будет неудержим», т. е. свободен, как не обладаемый низшею жизнию и склонностями. Ибо, если священносовершители очистятся от последних мечтаний души, то будут иметь яснейшие богоявления, так как премирные и божественные лучи пропускают свет свой в блеск единовидных им по благодати зерцал. Зерцалами же называет он души святых, как способные принимать божественный свет и делаться сообразными с лучшим наследием. Говоря наречием аттическим, как афинянин, св. Отец составил речение, сказав: των μαρμανυγωυ εφίευτωυ (вместо έφίείσωυ τηυ oiuεiaν aiγλην подобно тому, как сделал и в 7-й главе (книги о) Небесной Иерархии: uγντos (Bm. υλτη ) iππоδаμεiа, u:ψολοενντοs (Bm. ψολοέσοns έκίσνηs. — Почему же умовение иереев совершается пред священными символами? — Потому, что пред Христом, видящим человеческие помышления, совершается крайнее очищение посредством всевидящих испытаний и неподкупных судов Его. Итак, иерарх, соединенный таким образом с божественным, священнодействует божественнейшие (тайны).— О каких богодействиях в отношении к нам говорим мы, т. е. о промыслительных действиях в отношении к нам Господа нашего Иисуса Христа, которые совершил Он для спасения рода нашего, по благоволению Отца, во Святом Духе, — о них, по мере сил, будем говорить впоследствии, если будем в состоянии. А о том, что воспевается божественными иерархами, священнодействующими бескровную жертву, скажем, сколько нам доступно.

11. Человеческая природа, древле ниспадшая из рая, предана смерти: потому что естественно было преступлению прародителя предать воспротивившегося, по причине обольстительной лжи, божественной воле, сообразно с собственным склонением его воли, противоположному божественным благам, т. е. смерти и тлению.— Что значит: «с собственным склонением воли»? То есть, поелику начало бытия мы получили от земли (потому что телесное наше — из нее): то после преступления справедливо будем иметь и конец, сообразный началу, разрешаясь в землю; ибо земля еси, и в землю отъидеши (Быт. 3, 19). Или (слова): «с собственным склонением воли», поставлены для приведения к мысли, что (склонение воли было) добровольное и свободное; а эта мысль понятна сама по себе. Заметь, как он выразился: «горе возводительной жизни (avayoiyov ξωπβ)»; ибо иногда словами: avaycoyos ξωή, называется жизнь своевольная и неразумная, так как имеет дурной порядок; а в этом месте он называет так (жизнь), которая устремлена к высшему и обращена к Богу.— Отсюда природа, заблудившись от истинного пути к Богу, не примечала, что служит не богам, не существам, благорасположенным к ней, но врагам. И когда они, по своей безжалостности, беспощадно истощили ее (потому что какого зла не сделали они?), она впала в опасность погибели, которую называет потерею бытия, т. е. душевною смертью. Но Бог, по своей беспредельнейшей благости, не оставил самодейственного промышления о нас: потому что безгрешно восприняло наши (свойства) само Слово Божие, пребыв совершенно неизменно тем, чем было, и не выступив из своего состояния (состоянием он называет здесь не какое-нибудь постоянное качество, но самую неизменность и непременяемость существа), даровало нам общение с Собою и разрушило власть над нами отступнической силы (которую называет и многообразною, не в смысле числа, конечно, но потому, что она весьма далеко отступила от единичного и высочайше-единого Бога), не силою Божества, но в суде и истине. Ибо, так как чрез грех мы преданы смерти, то сам Господь явился безгрешен и праведно стал выше смерти. И как от одного первого Адама перешло повреждение на всех: так опять от одного второго Адама, Спасителя нашего Иисуса Христа, на всех распространилось спасение. А потому Он изменил природу нашу, мрак преисполнив света, безобразие и некрасоту украсив, жилище души — тело совершенно освободив от тлетворного осквернения, и показал нам путь восхождения к Себе чрез посильное уподобление.

12. Как же бы иначе могло быть это Богоуподобление, если бы эти священные таинства не обновлялись постоянно? Сие творите, говорит, в Мое воспоминание (Лк. 22, 19). Заметь, что Святой в этих (словах) обнимает весь смысл таинственной молитвы. После этого божественный иерарх, воздав хвалу промыслительным действиям о нас Спасителя нашего Иисуса Христа, которые совершил Он по благоволению Отца, в Духе Святом, и воззрев горе — воздетыми очами к мысленному созерцанию, приступает к символическому священнодействию, т. е. хлебу и чаше. Изъясняя же, каким образом и это совершает он по богопреданному чину, св. Отец говорит, что он оправдывает свое дерзновение и вопиет к Нему (ко Христу): «Ты рекл еси: сие творите в Мое воспоминание». Потом, испросив того, чтобы соделаться достойным приобщения и раздаяния (даров), он пред очи изводит то, что воспевал, снимая покров с неразделенного хлеба и разделяя его на многие (части). Потом разделяет всем и единую чашу, совершая и это по некоторому таинственному учению: ибо единое и простое (естество) богоначальнейшего Слова неизменно снизошло в вочеловечении к сложению и видению (нашему), соединив низкое в нас с своим божественным. Таким образом, и мы соединяемся с Ним, если только согласуемся, как члены (с телом), посредством тождества нескверной и блаженной жизни, дабы не потерпеть и нам того, что (терпит) мертвый член тела, соединен ный с живым. Ибо, как тот бывает совершенно несообразен, несоединим и несожизнен: так и мы, если так же мертвы, никогда не будем в союзе с живым Христом; потому что, если мы стремимся к общению (с Ним), нам нужно воззреть на Его божественную жизнь и чрез подражание ей восходить в богообразное состояние, так как нам даровано, сообразно (с нашими силами), общение с Подобным.

13. Иерарх внушает это посредством того, что совершает, открывая и разделяя (дары), и преподавая причастие: ибо в символах он чувственно живописует духовную жизнь нашу — Господа нашего Иисуса Христа, который, будучи сокровен по Божеству, как непреложно Бог, соделался, во всесовершенном, истинном и полном воплощении, видимым чрез наше естество, и из единства по естеству, т. е. по Божеству своему, неизменно изшел к сложному, так как вещественному, естеству нашему, и призывает наше человеческое уничижение к участию в Его благах, если мы окажемся способными к посильному уподоблению.

14. После этого иерарх, приобщившись и приобщив, оканчивает (службу) благодарением. Сначала он сам принимает (дары), и потом уже преподает: потому что сначала нужно приобщиться и исполниться благ, чтобы потом преподавать (другим), — прежде просветиться, а потом просвещать. А потому мы утверждаем и то, что худо делают некоторые, когда, не будучи наставлены Богом, учат других. Ибо, как бывает с солнечными лучами и стеклами, что прежде принимают свет стекла, или какие-нибудь другие прозрачные (вещи), и потом уже они изливают свет на другие (предметы): так и с божественным светом и учителями, — прежде должен быть световиден учитель, и потом уже — решаться просвещать учением других.— Каким образом он может явиться начальником ( αρμοδηδ) без божественного вдохновения и избрания? — Лакедемоняне называли άρμοδην начальника, поставляемого над подчиненными им юродами, потому что он руководил (’αρμόξεϊν) их к жизни по законам. Отсюда и афиняне тех, кои располагали к доброй жизни (других), называли в свою очередь αρμοδήν. А потому и здесь αρμοδην называет он начальника Церкви.

15. Наконец, за этим весь священный чин (чином же называет он все церковные степени) приобщившись божественных (таин), оканчивает благодарением, во свете ведения воспевая милости (Божии): потому что не познавшие не могут и благодарить, хотя дары эти по своему существу и достойны того, чтобы за них благодарили все. Но, как я сказал прежде, не хотевшие, по склонности к худшему, даже воззреть на дары, пребыли неблагодарными к беспредельным милостям. Не то говорит он, что, если бы они хотели, то получили бы; но—что они не захотели даже взглянуть на первую (милость) — на свет учения, а потому и лишились даров и всякого другого благодействия благодати благого Духа. Вкусите, говорит (Писание), и видите; и потому вкусившие, взирая на величие приобщения и рассуждая о том, что получили, по справедливости никогда не перестанут и благодарить.

ГЛАВА IV

О ТОМ, ЧТО В MVPE СВЯЩЕННОДЕЙСТВУЕТСЯ, И ЧТО В НЕМ ОСВЯЩАЕТСЯ

Так разнообразны и так прекрасны мысленные созерцания святейшего (таинства) Собрания (Литургии), священноначальственно, как мы неоднократно говорили, священносовершающее общение и соприведение наше к Единому. Но есть и другое священнодействие, подобообразное тому: начало-вожди наши нарицают его (таинством) освящения мvра.

Итак, рассмотрим по порядку части, из каких слагается оно, со стороны священных образов, возвысимся потом в священных созерцаниях от частей его к единому (его началу).

Таинство освящения мvра

Таким же точно образом, как и в Собрании, отлучаются чины несовершенных, после предварительного священноначальственного обхождения с благоуханием по всему храму, священнословия псалмов и чтения божественного слова. Потом иерарх, взяв мvро, полагает его на божественном жертвеннике, под осенением двенадцати крил^*, между тем, как все священнейшим гласом воспевают священную песнь вдохновения богодухновенных Пророков. Совершив над мvром молитву освящения, затем употребляет его в святейших священнодействиях над освящаемыми (вещами и лицами) для всякого почти рода священноначальственного священносовершения.

III

Созерцательная сторона

1. Вступительно-возводительное действие этого совершительного священнодействия^**, в священно-совершаемых над божественным мvром обрядах, выражает, как мне кажется, то, что святыня и благоухание духа у мужей преподобных сокровенны. В то же время, внушает (оно) мужам освященным не открывать ради суетной славы прекрасных и благоуханных подобий сокровенного Бога со стороны (своей) добродетели. Ибо сокровенные и превосходящие ум благоуханные красоты Божии неприкосновенны и мысленно открываются одним только причастным духовной жизни, чтобы иметь в душах, подобовидные себе по добродетели, нерастлимые образы.

Тот, кто взирает на эту мысленную и благоуханную красоту, образует себя по подобию ее и располагается к совершеннейшему подражанию, тот как нерукотворенный благоподражательный образ боговидной добродетели. И как в чувственных изображениях живописей, если неуклонно будет взирать на первообразный лик, не отвлекаясь ни к чему другому, находящемуся пред его глазами или ничем не рассеиваясь, то сделается, если можно выразиться, двойником того, кого изображает: представит действительность в подобии, первообраз в образе и один (предмет) в другом, кроме различия сущности.

Так и добротолюбцам, живописующим в духе, воззрение к благоуханной и сокровенной красоте дарует истинное и боговидное подобие (сей красоты). Поэтому-то божественные живописцы, трудящиеся без малейшего уклонения над образованием своего духа, сообразно с пресущественно-благоуханным и мысленным благолепием, естественно, не совершают ни одной из своих богоподражательных добродетелей, да видами будут, по выражению слова Божия, от человек (Мф. 6, 18). Как бы в образе, священно созерцают они в божественном мире сокровенные священнейшие святыни Церкви; а потому и сами, священнолепно сокрывают святыню и богообразие добродетели внутрь богоподражательного и бого- начертанного ума. Взирают (они) на один только началообразный разум, — и не только невидимы бывают (со стороны своего внутреннего преуспеяния) для неподобных им, но и сами не имеют никакого влечения смотреть на них.

Вследствие этого; согласно со своим настроением, они любят не то, что только кажется прекрасным и справедливым, а то, что истинно таково. Не обращают взора к славе, бессмысленно ублажаемой толпой, но, богоподражательно различая добро и зло само в себе, они становятся божественными образами богоначальнейшего благоухания. Оно (в свою очередь) будучи само по себе истинно благоуханно, не обращается к тому, что только для многих ложно кажется (таковым), а напечетлевает в истинных образах своих (благоухание) истинное.

2. Теперь, обозревши уже внешне благолепие всего (этого) прекрасного священнодействия, воззрим на божественную красоту его, созерцая его без покрова завес, ясно отражающее блаженный свет и преисполняющее нас благоуханием, для (людей) духовных не сокровенными. Ибо видимое священно-совершение мvра не не приобщимо и не не зримо для тех, кто окружает иерарха. Напротив, простираясь до них и делаясь для них предметом созерцания, превышающего толпу, священно ограждается ими и священноначальственно отделяется от толпы.

Луч всесвященных (таинств), чисто и непосредственно осияющий божественных мужей, как сродных с духовным, и неприкровенно облагоухая их духовные чувства, не исходят подобным же образом к тем, которые стоят за ними. Они, как сокровенные созерцатели (таин) духовных, таинственно сокрывают (сей луч) под символами крил, чтобы сделать его неприкосновенным для неподобных им: посредством этих-то символов благолепные чины управляемой паствы и возводятся на свойственную им священную степень.

3. Итак, сказал я воспеваемое нами ныне священнодействие имеет назначение и силу — священносовершения иерархический (действий). Потому-то божественные началовожди наши благоустроили его, как единичное и единодейственное со святым священнодействием Собрания, по большей части, из тех же самых символических действий и таинственных учреждений и священнословий. И здесь ты точно также увидишь, что иерарх износит из божественного места прекрасное благоухание в дальнейшие священные (части храма), а возвращением к прежнему месту внушает, что причастие (вещей) божественных, хотя совершается во всякой святыне сообразно с ее достоинством, но всегда неумаляемо и не пременяемо, и пребывает неизменно со своими свойствами, сообразно с божественным установлением. Точно также и песнопения, и чтение словес (божественных), руководят несовершенных к живоносному усыновлению, совершают священное обращение одержимых скверною, а в немощных, одержимых (бесами), истребляют вражеский страх и чарование. Открывая им, сообразно с их силами, высоту боговидного состояния и силы, по которым они сами начнут устрашать враждебные силы и приставлены будут врачевать других, так как не только имеют, но и могут сообщать богоподражательную твердость в своих добродетелях и мужество против вражеских страхований.

Тем же, которые обратились от худшего к священному разуму, (песни и чтение) влагают свое расположение — не поддаваться опять увлечениям ко злу; тех же, которые еще не имеют полной чистоты, совершенно очищают; лица священные приближают к божественным образам и к воззрению на них и общению; причастников же святыни во всей ее полноте питают, насыщая, в блаженных и мысленных созерцаниях сих единовидных мужей, Единым, приводя их в единение.

4. Что же? Не отлучает ли совершенно настоящее священное тайнодействие чины несовершенно чистых, о которых мы уже упомянули, подобно тому, как это делается в (таинстве) Собрания, от освященных, которыми в образах зримые, созерцаются священноначальственные возвождения, священносовершаемые одними только безпримесно всеосвященными?

Мне кажется, что часто уже говоренное нами, излишне повторять в тех же самых словах. Перейдем к тому, что следует по порядку (священнодействия), то есть — к боголепному созерцанию иерарха, держащего божественное мvро под осенением двенадцати крил и совершающего над ним всесвятейшее священнодействие.

Итак, мы говорим, что состав мvра есть некое смешение разнообразных благовонных веществ, преисполненное благовония, причастники которого облагоухаются, по мере их причастия. А мы убеждены, что богоначальнейший Иисус, пресущественно благоуханный, преисполняет в духовных раздаяниях дух наш божественною сладостию. Воспринимая чувственные благоухания, мы испытываем приятное ощущение, — и наша способность различать запахи питается с большим удовольствием, если только она не повреждена и находится в состоянии воспринимать благоухание.

Сообразно с этим, и духовные наши силы, неповрежденные расположением к худшему, по естественной в нас способности различения (вещей), воспринимают богоначальное благоухание и преисполняются священной сладости и божественной пищи, сообразно с боготворного мерою и приличным обращением ума к божественному. Итак, символический состав мvра, как бы в изображении не- изобразимого, преднаписует нам самого Иисуса, — богатую неточную сокровищницу божественных благоуханий.

Он Сам подает боговиднейшим умам, в богоначальной соразмерности, божественные благоухания, которыми приятно услаждаясь и преисполняясь в священных восприятиях, они питаются мысленною пищею при вхождении в них благоуханных даров, по мере божественного причастия.

5. Однако, к существам, высшим нас, как божественнейшим, дарование неточного благоухания некоторым образом ближе. Обильнее открывается им и сообщается, независтно преизливаясь и многообразно проникая в светлую им и благоприемную силу ума. Низшим же мысленным (существам) и не столько способным к восприятию, оно, сохраняя неприкосновенным (для них) высшее созерцание и причастие, — преподается в свойственных причастникам благоуханиях в богоначальной соразмерности.

Таким образом, столь превосходящий высшие нас святые сущности — чин Серафимов, изображается через двенадесятницу крил, стоящим утвержденным окрест Иисуса, приникающим, сколь может, к блаженнейшему видению Его, и священно преисполненным, посредством всесвятых восприятий, мысленного раздаяния, и, говоря чувственно, — немолчными устами взывающим многопесненное богословие. Ибо священный разум премирных духов неутруждаем проникаться непрестанною любовию божественною и стоит выше всякого зла и забвения. Потому-то, как я думаю, немолчное взывание их означает их вечное, и неизменное во всяком согласии и благодарении, помышление и ведение о божественных (вещах).

6. Впрочем, бестелесные свойства Серафимов, которые начертаны в слове (Божием) посредством чувственных образов, изображающих мысленное, мы, я думаю, хорошо рассмотрели и твоим мысленным очам представили в чинах пренебесной иерархии. Но так как и в настоящем случае, священно окружая иерарха, они отображают в сокращении тоже самое высочайшее устройство: то и теперь воззрим невещественнейшими очами на их боговиднейшее сияние.

7. Итак, многоразличие их лиц и многоножие означает, по моему мнению, многозрительность их в отношении к божественному свету и приснодвижное и проницательное разумение божественных благ. Шестеричное же расположение крил, как говорит слово Божие, означает, я думаю не таинственное некое число, как некоторые полагают, а то, что у высшей сущности и чина, стоящего окрест Бога, все возводительно и совершенно свободно и премирно и первые, и средние, и низшие его мысленные и боговидные силы. Потому-то священнейшая премудрость слова Божия, священнописуя начертания крил, полагает крылья на верх, средину и ноги (Серафимов), выражая тем совершенную их подвижность и всестороннюю способность восхождения к истинно сущему.

8. Если же они покрывают лица и ноги и летают одними средними крилами: то ты священно разумей (под сим), что так превознесенный над высшими сущностями чин, благоговеен пред тем, что выше и глубже его разумения. Благоразмеренно возводится она к боговидению на средних крилах, подчиняя жизнь свою божественным весам, которые священно располагают его к познанию самого себя.

9. А то, что сказано в слове Божием, что они взывали друг к другу, то это, я думаю, означает, что они независтно сообщают свои богозрительные разумения один другому. Считаем достойным благоговейно упомянуть и о том еще, что еврейский текст слова Божия называет святейшие сущности Серафимов (этим) знаменательным именем, заимствуя его от горячности и пламенения в божественной и присно- движной жизни.

10. Итак, если, как говорят толкователи еврейских (слов), божественных Серафимов богословие называет возжигателями и согревателями, — именем, выражающим существенное их свойство: то, по символическому образописанию, они имеют в отношении к божественному мvру возбудительные силы, вызывающие его к испущению и распространению сильнейших благоуханий. Так превыше ума благоуханная Сущность (Бог) любит быть подвизаемою пламенными и чистейшими умами к открытию (Себя), и дарует в изобильнейших раздаяниях божественные свои вдохновения тем, которые таким образом премирно подвизают Ее.

Не не ведал также божественный чин пренебесных сущностей богоначальнейшего Иисуса, снисшедшего до приятия освящения; но он священно разумеет, что Иисус умалил Себя до нашего (состояния) по божественной и неизреченной благости. Видя же Его человекообразно освящаемым от Отца, и от Себя самого, и от Духа, понимал (чин Серафимов) собственное начальство Его, которое оставалось неизменным по существу во всем том, что Иисус совершил богоначально. А потому, по преданию священных символов, к освящаемому миру проставляются Серафимы, имея в виду и живописуя Христа непреложным в истинном и совершенном вочеловечении по подобию нашему. И, что еще божественнее, оно употребляет божественное мvро во всяком священносовершении, ясно указывая, согласно со словом Божиим, на Того, кто освящает, сам прияв освящение, как всегда равный Себе самому, по отношению ко всякому богоначальному благодей- ствию. Потому-то совершительный дар и благодать священного богорождения, священнодействуется божественнейшими священносовершениями мvра. Поэтому, думаю я, иерарх, вливая в очистительную купель крестовидными вложениями мvро, поставляет способным к созерцанию очам на вид, что Иисус погрузившись даже до крестной смерти ради нашего богорождения, самым божественным и неудержимым сошествием своим, благолепно исхитил крещаю- щихся в смерть Его, от древнего поглощения тлетворною смертью и обновил для божественного и вечного бытия.

11. Тому, над кем совершено священнейшее священнодействие богорождения и совершительное помазание мvром даруется вселение богоначального Духа. Между тем, символическое священное начертание (креста) означает, я думаю, то, что от Него самого, человекообразноприявшего ради нас освящение от богоначального Духа, при неизменности свойств божественного (Его) естества, подается божественный Дух.

12. Размысли священноначальственно и о том, что по уставу святейших священнодействий, и освящение божественного жертвенника совершается через всесвященные возлияния святейшего мvра. Это — пренебесное и пресущественное созерцание всякого богодейственного освящения нашего начала, сущность и совершительная сила.

Если сам Иисус, богоначальное освящение божественных умов, есть наш божественный жертвенник, на котором, по выражению слова Божия, освящаясь и таинственно всесожигаясь, имеем мы приведение (Еф. 2, 18), — то воззрим премирными очами на самый божественнейший Жертвенник, освящаемый божественнейшим муром. Ибо всесвятейший Иисус святит (Ин. 17, 19) за нас сам Себя и исполняет нас всякой святыни, когда то, что на Нем совершается, домостроительно и богодейственно нисходит на нас, как богорожденных.

Поэтому, я полагаю, божественные началовожди нашей иерархии, называют это честнейшее священнодействие, по божественному преданию и согласно с тем, что совершается, таинством мvра; а, пожалуй, пусть бы назвал его кто таинством Бога, в двояком смысле воздавая хвалу божественному его священно- совершению. Его (Христово) таинства: и то, что Он по человечеству восприял освящение, и то, что боготворно совершает и освящает все освящаемое. Священная же песнь вдохновенных Пророков (аллилуйя), означает, как говорят знающие еврейский язык, — хвала Богу, или, — хвалите Господа.

Итак, когда священное богоявление и богодействие, священнопреднаписуется в многообразном составе иерархических символов, то не лишне вспомнить боговнушенное песнословие пророческое, потому что оно ясно и вместе с тем священнолепно внушает, что богоначальные благодеяния достойны священных хвалений.

ТОЛКОВАНИЕ ГЕОРГИЯ ПАХИМЕРА

Столько-то мысленных созерцаний в (таинстве) священного Собрания. Заметь же, что одно только (таинство) Собрания называет (св. Отец) общественным богослужением (Литургией), в котором достойные приобщаются божественных таин: потому что от этого получает оно и имя, — не от того, что собирается народ, как подумал бы иной, но ради причастия Единого, по которому мы вместе приводимся ко Христу Спасителю, как члены к главе. Но есть единочинное тому другое таинство — Мvра: так как и оно совершается при божественном священнодействии. Итак, рассмотревши части его каждую по порядку, то есть, как совершается то, и это, и другое (что и называет он образами), возведемся, таким образом, к его единому (началу), т. е. к мысленному и духовному. Впрочем, называя единым мысленное, он не чувственные образы называет частями, как (вещи) более чувственные, по которым раздробляется наше ведение, а отнюдь не составляющий отдельных частей таинства, как говорили мы выше.

II. Таинство

Как говорили мы о Собрании, что епископ кадит всю церковь, с алтаря начиная и в алтарь возвращаясь, и что бывают (там) песнопения, чтения и отлучение оглашенных: таким же образом совершается все это и здесь. Потом иерарх, взяв мvро, возлагает его на божественном жертвеннике, под покровом двенадцати священных рипид, как бы крил, между тем как все вопиют: «аллилуиа» (ибо эту-то песнь называет он пророческою песнею вдохновения от Святого Духа), и, совершив над ним молитву, употребляет его потом для всякого почти священноначальственного священносовершения.

III. Созерцательная сторона.

1. Как сделал он в предыдущих (главах), и изглагал сначала вступительное возвождение в душеводство для только еще совершаемых и не могущих возвестись к высшему созерцанию: так делает и здесь. Итак, говорит, покровение божественного мvра, по вступительному возвождению, выражает, мне кажется, то, что всякая благоуханная духовная деятельность сокровенна. Такое возвождение внушает — не обнаруживать духовных благоуханий и подобий сокровенного Бога из-за суетной славы. Ибо божественные и благоуханные красоты неприкосновенны для людей, преданных миру, и открываются одним только тем, кто живет духом, и желают иметь единовидными с собою — не людей, живущих плотию, но в сокровенных душах (сохраняемые) нетленными образы, когда т. е. то, что касается образа, пребывает неуловимо. Это потому, что образ боговидной добродетели не иначе будет иметь (принадлежащую первообразу) неописуе- мость, как разве будет хорошо подражать ему и себя образует по подобию той мысленной благоуханной красоты. Ибо, как в чувственных изображениях, если живописец неуклонно взирает на первообразную красоту, не отвлекаемый от нее ничем, то с точностью изобразит, с чего снимает портрет (это и значит: «сделает двойник»; потому что он сделает как бы другой экземпляр того же предмета), кроме различия сущности, так как один истинно одушевлен, а другой — дело живописца: подобно сему неуклонное созерцание первообразной и облагоуханной красоты дарует живописующим в духе истинное подобие. Итак праведники, живописующие в духе, неуклонно образуя себя, дух свой, даже не помыслят о совращении к внешнему. Они-то будут иметь в божественном мvре, покровенном по церковным чиноположениям, как бы образ того, что не должно выказывать никакого благого дела для суетной славы человеческой; почему и сами, скрывая в душе святыню добродетели, по подобию сокровенного мvра, обращают взор к одному только началообразному созерцанию. И не незримы только они для толпы, которую (Дионисий) называет и неподобными, потому что подобные будут сообщать друг другу добродетель и не потерпят вреда один от другого, так как все совокупно ищут славы Божией, а не человеческой, — так, они не только незримы для толпы, но и сами не стараются смотреть на нее, не потому, что не заботятся о ней, но потому, что не ищут от нее пользы. А отсюда, естественно, они, сообразно с собственным состоянием, не любят кажущегося, но — истинно сущее (потому что, если они отстраняются от других, то каким образом будут искать — казаться, когда кажущееся вовсе) для них (не существует?); и различия, что добро само по себе и что нет, и каково оно по природе, они становятся образами божественного благоухания, т. е. самого Бога, который, будучи благ сам в себе, не обращается ко всем, т. е. не печется ради суетной славы о тех, которые иногда не отдают должной хвалы судам Его: потому что не ищет славы у людей.

2. Изложив вступительное созерцание, говорит (далее св. Отец), посмотрим теперь на божественнейшую красоту, разумеется, таинства и, открывши завесы, будем созерцать самое мысленное сияние и насытимся благоуханием, (истекающим) оттуда. Ибо священносовершение мvра, хотя и незримо для толпы, но не таково для иерарха и для окружающих его; напротив, до них простирает оно видение свое, а они скрывают его и отделяют от толпы, как святыню всечестнейшую и высшую толпы. Часто раскрывали мы в книге «Об Именах Божиих», что такое мысленное, и что мыслительное. Тоже говорит он и здесь, - что окружающим епископа лицам освященным, как сродным мысленному свету (потому что они сыны дня и чада света), открывает Бог тайну созерцания не посредством научения от другого, но Сам озаряя их; а потому для них — на св. мvре не лежит покрова, но откровенным лицем, по Апостолу (2 Кор. 3, 18), они созерцают таинства, тогда как для несовершенных нужны символы. А потому они-то именно и осеняют мvро священными крилами и отделяют его от толпы. Созерцателями же называет он епископов, потому что и у Еллинов (Ζεωροι) назывались те, которые назначаемы были от лица всех для того, чтобы вопрошать Бога о будущем, приносить за них жертвы и умилостивлять за них (богов). Неподобными же называет он несовершенных из народа, потому что это у него обычай. Ибо таинство, говорит, не является и для людей освященных, в виде смиренном и под покровами, как для толпы; но сокрывается ими от толпы, дабы она посредством уже образов возводилась, сообразно с своим состоянием.

3. Итак это священное таинство есть один из иерархических чинов и сил, почему и единочинно с таинством Собрания. И смотри: и здесь архиерей совершает каждение, начиная с алтаря, обходит (храм) и опять возвращается в алтарь, внушая таким действием, что причастие божественных (вещей), хотя на всех простирается, остается само в себе неуменьшаемо и нисколько не отступает от своего тождества. Потом бывают псалмопения и чтения, которые и несовершенных воспитывают и одержимых духами обращают (на путь спасения) и уничтожают вражеское угнетение (это называет он страхованиями и чарованиями), преследующими (грешников), показывают таким людям и научают, их, каким образом они могут одолеть противников и богоподражательно явиться врачами и для других, и не только сами владеть действительным средством против вражеских ужасов и страха, но и другим дать его, — обращающимся и кающимся прилагают силы для того, чтобы не быть уловленными опять, — еще только стремящихся ко всесовершенной чистоте (которых выше назвали мы и простыми людьми) совершенно очищают, — освященные же лица насыщают. Ибо для этого и вообще бывают псалмопения и чтения.

4. А эти слова: «что же, не отлучает ли и тех, которые несовершенно чисты», — нужно представлять в виде вопроса, чтобы вышло: да, конечно. Ибо говорит: «что же? И это таинство, подобно как таинство Собрания, не отлучает ли от себя тех, которые не совершенно чисты, и не бывает ли видимо для одних только всеосвященных? Конечно, так». «Беспримесно» же он сказал, как бы так говоря: для того отлучает оно нечистых, чтобы, не соприкасаясь с ними, могло священнодействоваться чистыми. Об этом часто говорили мы, и я считаю излишним снова говорить, отлагая приличное здесь созерцанию иерарха, держащего святое мvро под покровом крил. Итак, мы говорим, что состав мvра слагается из благоуханнейших веществ, и причастники его облагоухаются, по мере причастия. Так богоначальнейший Иисус, которого имя мvро излиянное (Песн. Песн. 1, 2), как пресущественно благоуханный, преисполняет причастников (своих) божественной сладости. Ибо, как восприятие чувственных благовоний доставляет приятное ощущение, если только мы имеем здравое обоняние: подобно сему, можно сказать, и мысленные наши силы, и душевная способность рассуждения воспринимают божественные благоухания, если только не повреждены. Итак, состав мура преднаписует нам Самого, в образе неизобразимого, Владыку Христа, источник благоухания, подающего боговидным душам божественные благоухания, которыми наслаждаясь, они пользуются мысленною пищею — сим благоуханием.

5. Заговорив о «мысленных существах» и прилагая это речение вообще как к Ангелам, так и к нам, (св. Отец) делает и различение, что на тех оно (благоухание) изливается гораздо обильнее, так как оно ближе к небесным силам, и так как эти силы способнее к такому божественному причастию; а людям, как не столь восприимчивым, (оно изливается) по соответствию (с ними): это-то и значит: «преподается в соразмерности». Чин, высочайший между небесными силами (смотри и здесь — Серафимов он называет) чином (превосходящим все) знаменуется двунадесятицею крил, — хотя иной мог бы сказать здесь, что Писание приписывает каждому не двенадцать, а шесть только крил, — как видно из слов Пророка: шесть крил единому, и шесть крил другому (Ис. 6, 3), и именно по два вместе. Итак, тот высочайший чин св. Серафимов, будучи поставлен окрест Бога, взывает немолчное богословие. Изъясняя же, что значит: «немолчное», он прибавляет: потому что священный ум (премирных духов) не знает утруждения, проникнут неизменною божественною любовью и стоит выше всякого зла и забвения, так что никогда не умолкает, ни добровольно — от зла, ни невольно — от забвения. Хорошо присоединил он (св. Отец) к ведению помышление: потому что внимательное помышление о чем-нибудь производит ведение этого (предмета).

6. О св. Серафимах, и как их представляют духовные изображения Писания, мы рассуждали в книге «О Небесной Иерархии». Впрочем, так как окружающие иерарха и осеняющие муро отображают этот чин, то скажем о них вкратце что-нибудь.

7. Многоразличие лиц их, так что одно представляется человеческим, а другое тельчим, то львиным, а иное орлиным, и другое иначе, знаменует их многовидение: потому что всякое видение бывает при некотором откровении лица. Многоножие же — это приснодвижимость и проницательность их бого- озаряемого ума: что они о многом получают ведение, это-то и выражается множеством ног. А шестеричное положение их крил не на число, я думаю, указывает, — что, именно, это число есть число совершенное, как сложенное из собственных частей (потому что три, два и один) составят (опять шесть; они суть половина, треть и шестая часть, — как думали некоторые и как мы сами говорили в исследованиях «О Небесной Иерархии»), — но что шесть разлагаются на три пары. Между всеми небесными силами вместе, равно как и в каждом чине, есть первые, средние и последние, для того (Серафимам) прилагаются шесть крил, дабы посредством первых крил означалась и парительность их, для чего одного (крила) недостаточно. И то (значит это), что первые, средние и последние (чины) пысленных сил тех возводятся к самому Богу и отрешаются от дольнего (это значит — «свободны»), не потому, что самые шесть крил разделены, но потому, что (посредством крил) отрешаются от дольнего. Итак, божественное Писание, указывая на их совершенную подвижность, прилагает им крылья и вверху, и внизу, и в середине.

8. А что значит, что они верхние и нижние (крила) слагают, а средние распростирают? То, что чин этот благоговей пред высшим и глубочайшим, не ища высшего, и не испытывая глубочайшего, а ища одного только среднего и соответствующего своим силам; он возводится, подчиняя жизнь свою божественной правде, и сообразно с нею располагая себя.

9. Взывание же одного к другому означает независтность в сообщении ведения.

10. А так как по еврейскому выражению они называются возжигателями и согревателями, то этим означается их (сила) возбуждать духовные дары мvра; так как всякое благовоние, разрешаясь жаром огня, испускает благоухание. Так, высочайшая и благоуханная Сущность любит быть подвизаемою пламенными и чистейшими умами к раздаянию мысленного вдохновения своего, почему и делает их общниками радости о едином грешнице кающемся (Лк. 15, 10). Но не ведали и сами Ангелы, что Освятитель есть сам Иисус, и однако Он принял некогда освящение, когда по человечеству крестился. Заметь же точность выражений, и как соблюл он (Дионисий) особенность воплощения. Ибо Иисус-Бог, все освящающий, и сам, как человек, приял освящение от Отца, самого Себя, яко Бога, и от Святого Духа, тогда как и небесные чины ведали (в Нем) свое начало, т. е. виновника и творца своего Иисуса, — что Он, хотя и приемлет освящение, но и в этом случае сохраняет неизменным существо, поелику Он Бог. Ибо они священно ведают, что Он вочеловечился: «умалил себя» значит — вочеловечился. И если Он приемлет освящение, то приемлет его по человечеству, а потому и прибавляется: «а освящается честное мvро, символ Владыки Христа», и окружают его Серафимы. «Неизменным» же сказал св. Отец или потому, что Он уподобился нам во всем, свойственном нашей природе, кроме греха, или — потому, что в принятии человеческого (естества) не потерпел изменения, или тени перемены по Божеству. И, что еще божественнее, это то, что иерархия употребляет божественное мvро для всякого священносовершения, ясно указуя, что освящает приявший освящение Иисус. Поэтому и благодать Крещения (потому что это значит — родиться по Богу) совершается посредством мvра, крестовидно вливаемого в купель иерархом, который мысленно созерцает самое мысленное мvро—Господа, даже до смерти снизшедшего (погрузившегося), — потому что купель означает смерть, — и неодолимым сошествием, в котором Он не мог быть побежден смертью, исхитившего крещающихся в смерть Его. «Таинственным же словом» называет он это потому, — что для многих причина Крещения во Христа — сокровенна.

11. Сверх того и самому восприявшему Крещение помазание мvром дарует вселение Духа, откуда ясно видно, что после (Крещения) чрез Миропомазание низводится Дух Святой. А мvро есть Христос, потому что от Него, человекообразно приявшаго освящение от Св. Духа, даруется Св. Дух, как собственный Ему (по божеству). И как в отношении к Ангелам, слыша о существенных свойствах, мы разумеем не качества, случайно обнаруживающиеся во вне: так тем более не можем мыслить этого о Боге: потому что не можем принять свойство за случайное качество, но — за существенное свойство Божества, по природе имеющее от себя самого всякую благость, так как и самая божественность не есть самосущие Божие, но некая слава Его существа.

12. Размысли еще о другом, — что и самый божественный жертвенник мы освящаем честным мvром. Это — высокое и пресущественное созерцание и есть начало всякого освящения и священносовершитель- ная сила. Ибо Господь наш Иисус Христос и есть тот божественный жертвенник, на котором освящается всякий боголюбящий ум. Ибо тогда, говорит Давид, возложим на алтарь твой тельцы (Пс. 50, 21),— говорит именно о боголюбивых умах. Ибо, как в древности освящался телец: так и боголюбивые умы, таинственно и совершенно всесожигаемые, посвящаются Богу, к которому приведение имамы (Еф. 2, 18); так как Тот, в котором все освящается, называется приведением собственно одушевленных жертв. Каким же образом такой Жертвенник освящается божественным мvром? Явно, что, как Он кре- щается за нас, нисколько не будучи осквернен, но очищая нас от скверн, и страждет и умирает за нас, не будучи грешником Сам, но очищая нас от греха: так и освящает Он сам Себя, т. е. мvро — жертвенник, за нас, и такое освящение переходит, наконец, и в нас, которые чрез божественное Крещение соделались сродными Ему. А потому это священнодействие называют, по самому действию, освящением Mvpa. Итак, говоря: таинство мvра, мы могли бы (в некотором смысле) сказать: таинство Христа, потому что мvро — Христос; но (мы говорим): таинство освящения мvра, — как если бы кто сказал: таинство освящения Бога. А так как «освящение» говорится и об освящающем, и об освящаемом, то мы принимаем это речение в обоих смыслах, — и потому, что Он человекообразно освящается за нас, и потому, что освящает все освящаемое. Священная же песнь божественного вдохновения Духа в Пророках — «аллилуиа», знающие по-еврейски говорят, есть хвала Богу. Итак, при совершении всякого священнодействия, не неприлично воспомянуть о Боге. Это говорит он потому, что в священнодействии мvра возглашается «аллилуиа».

^* Разумеются рипиды или что-нибудь в этом роде, на чем было бы изображение Серафимов.
^**То есть, осенение мvра.

Другие статьи автора:

← Предыдущая статья | Выпуск 15 (27.03.1996 г.) . Содержание | Следующая статья →
← Предыдущая статья в этой рубрике | Следующая статья в этой рубрике →